Пистоль Довбуша

Куликова Мария Тимофеевна

Мишка заботливо снял с него шапку, кожушок и аккуратно сложил все на лавке.

— Будешь ночевать у нас, Юрко, айно?

— А что ж, и правда. Полезайте, хлопчики, на печку. Там тепло, — гостеприимно пригласила и Гафия.

Мальчики залезли на печь, улеглись. Вскоре и мать, потушив лампу, задремала на кровати. А Юрко и Мишка продолжали шептаться. Им столько хотелось сказать друг другу!

— Ты не слыхал? Говорят, по дороге в Кривое лесорубы нашли какого-то Лущака. Убитого.

— Как ты сказал? Лущака?! — вскрикнул Мишка.

— Ага.

А чего ты кипишь, как вода в потоке? Жалко тебе его? У него на груди знаешь какую бумагу нашли! «Не хороните зрадныка! Най его растерзают волки!» Аж три дня он валялся. А потом жандары его куда-то дели. Наверно, много зла он принес людям, раз его не захотели схоронить.

Мишка почти не слышал, что говорил дальше Юрко. Радость в нем бушевала, как ручьи весной в горах. Так ему и надо, доносчику проклятому! Молодец Анця! Это она рассказала о нем партизанам!

— От партизанов ни один зраднык не скроется, — с уверенностью сказал он.

— А вот Ягнусу я бы сам хотел отплатить, — заскрипел зубами Юрко. — И за моего учителя, и за то, что нянька так обидел!..

— А я не хотел бы! — перебил Мишка. — Мне добре каждый день его видеть? А дедо говорит, что мало полегчает, если с одним лишь Ягнусом расправятся. А натораши, по-твоему, лучше? Такие налоги берут! Еще и свои карманы норовят набить. А жандары?! Дедо говорит, что тогда люди и заживут, когда их всех прогонят.

— То давай в партизаны убежим! Ты ж говорил, что знаешь дядька-партизана. Может, и вправду он нам дорогу к ним покажет. А?

Мишка молчал: не хватало смелости сказать, что только вчера окончательно рухнула надежда стать партизаном.

Вчера во дворе Ягнуса появились жандармы. Озябшие, злые, они долго беседовали со старостой. Потом о чем-то расспрашивали батраков. Мишка испуганными глазами следил за Анцей. «Не за ней ли пришли хортики?» Ему казалось, вот-вот они ее схватят. Мальчику хотелось кинуться к ней, заслонить ее собою. Накануне Ягнус всем батракам обещал большие деньги, если они разузнают что-либо о партизанах. Беспокойство и страх не покидали Мишку до тех пор, пока жандармы не уехали со двора. И, конечно, Анця заметила его волнение. Она позвала мальчика за копну сена.

— Вот гляжу я на тебя, Мишку, и думаю, что партизана из тебя никогда не выйдет, — зашептала она сурово.

Мальчик тут же почувствовал, как подступил к горлу комок, горячий, точно картофелина, вынутая из костра. Если б Анця и хотела придумать что-либо обиднее, она, наверно, не смогла бы. А с какой насмешкой смотрели на него ее глаза, круглые, голубые, опушенные снегом, будто две проруби в Латорице.

— А… а почему не выйдет? — наконец спросил Мишка.

— Почему? Лишь только эти псы-жандары показались во дворе, ты так и начал бегать за мною, да с таким перепуганным лицом, что глядеть на тебя было тошно!

Мишка покраснел, потупился и не знал, куда деваться от стыда.

— А на Ягнуса как ты смотришь! Трясучка тебя так и колотит.

Кажется, так и кинешься на него! Послухай, легинеку. То, что у тебя на душе творится, надо уметь прятать далеко, вот сюда. — Анця нагнулась и показала на носок Мишкиного башмака. — Ой как нужно это для партизана! А ты и не умеешь! У тебя все твои думки на виду. — Сказала и, не оглядываясь, ушла.

Мишка долго стоял за копной сена, не шелохнувшись. Как же научиться прятать свои мысли в «носок башмака»? Наверно, нелегко это…

— Что ж ты молчишь, Мишко? — потерял терпение Юрко. — Небось и вправду обманул меня тогда?

— Вот тебе крест, что не обманывал. Но… тот дядько не доверяет мне. Какой, говорит, из тебя партизан, если все твои думки на виду? Знал бы ты, Юрко, как я хочу научиться прятать свои думки аж в пятки, чтоб ни один жандар не догадался, о чем я думаю!

— Хочешь научиться? А вот я умею!

— Ты? Умеешь?! Чуть что — загораешься, как тот керосин!

— А ты!..

И опять чуть было не вспыхнула ссора. Но Гафия застонала во сне. Мальчики притихли.

— Погоди, вот потеплеет, мы тому дядьке покажем, на что мы годны, — примирительно зашептал Юрко. — Мы и сами партизанить будем. Правда?

— Айно.

Друзья опять замолчали, задумались.

А за окнами злилась зима. Она не обходила ни глубокие ущелья, ни высокие острые скалы. Засыпала их колючим снегом, морозом обнимала горные потоки, холодом врывалась в хату вдовы.

Мишка и Юрко натянули на себя рядно, придвинулись друг к другу поближе.

— Слушай, Мишко, — доверительно зашептал Юрко. — А я про пана учителя вирши сложил…

— Айно? — Мишка даже затих. Признание Юрка будто и не было неожиданным. Ведь он не побоялся вписать в тетрадку, чтоб люди рвали кандалы! Хотя знал: бить за то будут. Но чтоб Юрко сам умел вирши складывать — все же это для Мишки настоящая новость. — Расскажи, Юре, — попросил он.

Юрко втянул глубоко воздух, словно собирался прыгать в воду, и начал:

Вон там, за селом, под скалою, Упал пан учитель-партизан. Чтоб лучше жилось нам с тобою, Он жизнь свою отдал.

— Ой как складно! Я бы ни за что такое не придумал! — искренне восхитился Мишка.

— И правда, складно? — робко спросил Юрко.

Если б этот разговор состоялся днем, Мишка увидел, что в румянце утонули все Юркины веснушки.

— Слушай, Мишко! Когда к нам придет Красная Армия, я буду учиться и целую книжку виршей придумаю. Чтоб все читали про моего пана учителя.

И Мишка верит, что так и будет. Ведь его друг такой умный и смышленый.

Мишка даже завидует ему немножко.