Пистоль Довбуша
Шрифт:
Дети гурьбой подошли ко двору пана превелебного и вдруг все, как по команде, замедлили шаг: у ворот стоял жандарм. Он охранял панов офицеров, которые праздновали рождество в доме священника.
— Назад! Нельзя! — скомандовал часовой.
Дети молча отступили, затем бросились бежать.
— Вот тебе и калачи! — с грустью произнес Мишка.
Мальчики только сейчас почувствовали, что проголодались.
Возвращались домой без прежнего веселья.
Ночь щедро засеяла звездами темный небосвод.
Неожиданно вдали что-то блеснуло, будто молния озарила небо, — раздался взрыв
— Треснуть мне, я ни разу не слыхал, чтоб зимой гремело! — испуганно произнес Петрик.
Где-то за селом застрочил автомат. За ним другой, третий…
— Может, д-домой побежим? — предложил Петрик.
— Глядите, глядите! А зарево какое на небе! Будто все чабаны враз костры разожгли! — воскликнул Юрко.
Мальчики не двигались, пораженные невиданным зрелищем.
Из хат повыходили на улицу люди. Стояли кучками и тоже наблюдали за отсветом дальнего пожара. Дети подошли поближе к взрослым. Может быть, они знают, что там полыхает вдали.
— Кажись, тоннель подорвали, — сказал вполголоса бородатый гуцул. — До-о-брый подарок поднесли партизаны фашисту к рождеству.
— А то не бараки ли горят, где стража живет? Больше гореть там нечему, — заметил другой.
— Слышишь, Юрко! Тоннель подорвали! — крикнул Мишка, не в силах сдержать свою радость.
— А кыш отсюда! — оглянувшись на мальчишек, сердито проворчал бородатый гуцул. — И им все нужно знать, бесенята!
Дети как горох рассыпались в разные стороны. Юрко пронзительно свистнул, и через минуту они опять были все вместе.
— Тоннель… Подорвали… Это им за Палия… — волнуясь, зашептал Мишка. — Они отплатили… Я знаю…
Он вспомнил слова дедушки: «Мы заткнем глотку тому черному тоннелю. Отплатим за тебя, Палий!..»
Мишку охватило непреодолимое желание — рассказать сейчас друзьям, как погибли Палий и партизаны, не успев подорвать тоннель. Хотелось поведать мальчикам о дедушкиной клятве… О том, что не нарушили клятву партизаны… Но ведь Мишка давал слово. Он должен молчать!
— Они отплатили! Отплатили!.. — повторял Юрко, обнимая друзей. У него на глазах выступили слезы. Не беда! Ночью их никто не заметит! — Я бы тоже хотел… вместе с партизанами…
— Видели? Сразу огонь, а потом — тра-ах, та-тах! — и нет тоннеля! Видели? Будто пистоль Довбуша выстрелил! — восхищался Мишка.
— А мне, хлопчики, и калача уже не хочется. И тепло-тепло стало, вот треснуть! — заверил всех Петрик.
— Эй, мала куча! — вдруг крикнул Юрко, повалил Мишку и Петрика, кинулся на них сверху.
Дети и про голод забыли. Они кувыркались, смеялись.
Неожиданно из-за хат вынырнули конные жандармы. Люди рассыпались кто куда. Мальчики забежали в чей-то двор, спрятались за забором из ивовых прутьев. Мимо пронесся жандарм, крикнул кому-то:
— Стой!!! — и выстрелил.
Послышался приглушенный крик.
Юрко заглянул в щелку забора.
— Глядите! Вот проклятые! Увели кого-то! И не одного…
Улица быстро опустела. Притаилась.
Гафия долго ждала сына. Она чувствовала: эти часы — последние в жизни.
— Мишко, сынок! — шептала мать чуть слышно.
Сегодня после обедни
— Зачем это вы, нянё, — протестовала Гафия слабым голосом. Она знала, сколько старику пришлось потрудиться, чтоб принести ей такой гостинец. — Не надо мне уже ничего, нянё. Умру я скоро…
— Вот тебе и на! — скрывая тоску и тревогу ободряюще воскликнул Микула. — Рано тебе, Гафия, о смерти думать. Ведь тебе недавно только тридцать семь исполнилось. Что ж тогда мне, старику, говорить? — И, подсев поближе, горячо и уверенно продолжал: — Уже скоро, дочко, жизни нашей полный поворот наступит. Потерпи еще немножко. Русские все ближе к нам подходят. Слыхала бы ты, какую сегодня проповедь говорил пан превелебный. По всему видать — перемену чует. Крепись, дочко, будет перемена. Да еще какая!
И старик, как, бывало, маленькой, ласковым голосом рисовал Гафии картины близкого будущего. С мироедами да с хортистами будет покончено. Хватит! Власть народной станет! Мишка в школу пойдет. Врачи будут лечить Гафию бесплатно. Они обязательно поднимут ее на ноги. Старый Микула в этом уверен! Ойо-гов! Она еще тропотянку [23] плясать будет, как молодая дивчина!
Гафия грустно улыбалась. Нет, не дождется она счастья. Но как у нее легко стало на душе после разговора! Ее Мишка будет жить иначе! Ему не придется всю жизнь батрачить, как ей. И не надо будет бежать из родного края на чужбину, как его отцу. Ее Мишка будет счастлив! Что может быть для матери радостней этих мыслей, надежд!
23
Тропотянка — закарпатский народный танец.
Когда старик ушел, Гафия почувствовала себя совсем плохо. Стало тяжело дышать, будто что-то давило на грудь. Ей не хватало воздуха.
— Мишко… сынок… Я верю, они скоро придут… Придут! Ты будешь счастливым, мой хлопчик. — Она, хрипло дыша, приподнялась на локте, повернула голову к окну, точно хотела раздвинуть взглядом стены и увидеть вдали то прекрасное, о котором мечтала еще с детства. Где-то там, за селом, пылало зарево, как вестник долгожданной перемены.
Гафия в изнеможении опять повалилась на подушку. И почудилась ей песня. Откуда льются эти чарующие звуки?.. То колядки? Нет, то парни и девушки идут по широкому колосистому полю, готовые к жатве. Это они поют. Их песня крепнет, поднимается к небу. Между ними и ее Мишка, сильный, уверенный, счастливый. Гафия, улыбаясь, хотела протянуть к нему руки… Но руки очень тяжелые…
Так и умерла она с улыбкой надежды на устах.
Мишка вбежал в хату и виновато спросил:
— Я долго, мамо? Я ходил колядовать. Думал, принесу вам калача. А это солнце, оно так быстро село! А потом мы пожар смотрели… А жандары…
Он замолчал, пораженный необычайной тишиной. Почему мама не откликается? Уснула? На него ледяной волной хлынула мучительная тревога. Дрожащими пальцами он зажег фитиль. Тени, будто потревоженные кем-то летучие мыши, пугливо заплясали по стенам.
— Мамусё, вы спите?