Планета призраков
Шрифт:
Клады зарывались на известный срок; иной раз зарывали клад на сто годов, а то и на сто голов.
– Рубит малый в лесу дрова и видит: идет старичок, что-то несет. Малый спрятался за дерево и думает: «дай погляжу, что это старик хочет делать». Притулился, смотрит, а старик подходит к большому дубу и начинает что-то зарывать; зарывает и приговаривает: «на сто голов!» Малый был удал, догадался, что делает старик, и сам начал приговаривать; старик: «на сто голов», а малый: «лапотных». Зарыл старичок клад и ушел. Малый же принес сто лапотных голов, бросил к дубу и отрыл клад.
Когда клад отворяется, то бери деньги два раза, а в третий за ними не суйся, не то – беда будет. Попрешься за деньгами в третий раз, то тебя кто-нибудь остановит и скажет: «сколько я сидел, теперь ты посиди!» Он выйдет, а ты останешься.
О кладах только. Теперь о других проделках чертей.
Существуют рассказы, что в ночном, т. е. во время пастьбы лошадей ночью, если один кто пасет и стережет своих лошадей, то пугает его черт или в образе собаки, зайца или же человека, но в действительность
Крестьянин села Богодухова Трофим Рещиков рассказывал мне, что он стерег лошадей в ночном; вдруг видит едет барин, верхом на лошади, на барине белая с широкими полями шляпа, и прямо к нему, соскакивает с верха, наваливается на него и начинает душить, – душил, пока мужичка пот не прошиб; наконец, он, еле живой, приподнялся, перекрестился, и видение исчезло. Другой крестьянин рассказывал мне, что стерег он также лошадей, в ночном, и что его лошади ни с того, ни с сего фыркнули и бросились бежать, а к нему подбегают два пса с огненными глазами, языки высунуты и красные; он все-таки перекрестился, и собаки тотчас же исчезли, а лошадей он нашел только в пяти верстах. А вот еще рассказ про зайца: это был не заяц, а черт.
– Едет крестьянин Архип на своей лошадке, верхом, в ночное, с ним едут также на своих лошадях человек пять молодых парней; глядь, а заяц бежит через дорогу. Приехали они на свое поле, пустили лошадок, а на самих напал крепкий сон; проснулись, а лошадок нет как нет: их загнали на барский двор, знать попались они в господском хлебе. На утро управляющий приказал молодцов выпороть, – дело было в крепостное право; во всем виноват был заяц.
Был и другой подобный случай.
– Несколько мужичков везли до города барскую пшеницу. Дело было зимой; едут мужички, воза поскрипывают; глядь: заяц перебежал дорогу. «Быть худу», говорят они и призадумались. Проехали еще немного, видят, у товарища их Семена лошадь стала, ни с места; побились мужички с лошадью, ничто не берет, так и бросили товарища на волю Божью, среди дороги, искать счастья, а сами поехали, так как помочь ничем не могли, да и время-то было господское, крепостное; всякому своя шкура была дорога, а до чужой беды дела нет. Повозился оставшийся мужичок Семен еще немного с лошадью, повозился, да и стал распрягать ее, думая бросить воз на дороге, а самому ехать до ближней деревни, хоть переночевать, а наутро, что Бог даст. Вдруг неожиданно, негаданно едет ему навстречу, порожняком, на хорошей лошади кум его, односелец Ермолай. «Куманек, милый, голубчик, не оставь, возопил мужик, дай своей лошадки, сам знаешь – дело барское, ни за что шкуру сдерут; что будет стоить, дома разочтусь». Не хотелось Ермолаю, было, давать лошади, да делать нечего, ведь родной кум-то; хоть и почесал мужик затылок, а все-таки дал лошадь. Перепрягли, попрощались кумовья и поехали: Семен с возом на Ермолаевой лошади в город, а Ермолай на Семеновой порожнякам восвояси. Теперь у Семена лошадь была добрая, везла хорошо, и он недалеко до города догнал своих товарищей. Было уже поздно, и мужички порешили в город не ехать, а остановиться в деревне, на постоялом дворе переночевать, а там утром, пораньше в город. Сказано, сделано; приехали на постоялый двор, отпрягли лошадок, задали им корма, а сами в хату, где потеплее. Вдруг один из товарищей Егор, мужик бедовый и сметливый, несколько раз уже поротый розгами и говорит: «а что, братцы, ведь у нас лишняя пшеница есть, хорошо бы ее сбыть, да и выпивку устроить!» – «Как так?» спрашивают товарищи. – «Да вот, как. Когда вешали ее, то я незаметно клал кирпич на „вывеску“ (место, где гири), только Семенов воз верен, а у нас у всех лишняя пшеничка есть». Разгорелись у мужичков глаза на дармовщинку, и давай они перемерять Семенов воз; перемерили меркой, а там перемерили один и из своих возов, узнали «лишок», прикинули, сколько всего будет этого «лишку»; оказалось, что пшеницы можно сбыть мер десять. Так и сделали; высыпали пшеничку в два мешочка, по пяти мер в каждый, и понесли продавать хозяину постоялого двора, но этот дает за пшеницу очень мало, тогда мужички, долго не думавши, понесли ее в другое место, где дали подороже. На вырученные деньги купили водочки, закусочки; выпили, порядочно покушали, да и спать легли, а на завтра еще осталось, чем опохмелиться. Чуть свет проснулись они и стали собираться в дорогу; лошадей напоили, сами опохмелились, рассчитались с хозяином и поехали себе с Богом, ни о чем не думая. Хозяин же постоялого двора рассердился на них, что не продали ему пшеницы, а так как он знал, кто они и откуда, знал их и бурмистр, которому впоследствии и рассказал о проделке наших приятелей. Прошло несколько времени, мужички уже успели забыть про проданную пшеницу, как вдруг призывают их сердешних на барский двор, за исключение Семена, про которого хозяин постоялого двора ничего не сказал: воз был у него верен, пшеницу не отсыпали, стало быть не виноват. И что же? Без всяких спросов и расспросов, положили, растянули приятелей да и начали подговаривать с каждым ударом розги «за пшеничку, друга, за пшеничку». Долго с тех пор помнили приятели наши, как продавать лишки; а виноват был заяц.
Тот же рассказчик говорил мне, что не дай Бог встретиться с попом, а если миновать этого нельзя, то останови попа и попроси у него благословенья, – тогда ничего. Дьякон встретится – ничего. «Еду я, говорит, на сукновальню валять сукно, смотрю, поп наш едет навстречу; мне бы остановить его, да подойти под благословенье,
При ходьбе и езде относительно встреч необходимо соблюдать следующие правила: если едешь по какому-нибудь делу, то не отвечай на вопрос: «куда едешь?» закудакает кто – толку не будет. Кто с порожним встретится – лучше вернись. Собираясь в дорогу, прочти три раза следующие слова: «Помяни, Господи, деда Адама, бабу Еву, царя Давида и всю кротость его». Встретишь покойника – потерпишь неудачу.
На Святой Руси есть много охотников до всякой всячины. Встречаются нередко и охотники до перепелов; заслышит иной крик перепела где-нибудь во ржи или в овсе, и давай бродить по зарям с сетью и перепелкой в клетке, а то с особой, для этой цели предназначенной, дудочкой, и если перепел кричит хорошо, то во что бы ни стало поймает его. Ловят перепелов непременно утренней и вечерней зарей, причем перепелка криком своим манит перепела, и последний запутывается в раскинутой сети; иной раз перепелку заменяет дудочка. Для таких охотников есть очень важное правило: ночью перепелов не ловить и сетей не расставлять; если же дожидаешься утренней зари, то лучше сосни немного, сети же ни в каком случае не расставляй, не то черт спутает ее, перепелку убьет и в тебя чем-либо бросит.
– Был у нас на селе старик, страстный охотник до перепелов; заслышит он где-либо крик перепела и пробродит за ним несколько десятков верст, а все-таки непременно поймает. Пошел этот старик как-то ловить перепелов, взял сеть, перепелку и засел в барском овсе, а чтобы не прозевать утренней зари, то он распутал, расставил сеть, поставил клетку с перепелкой, а сам только глазами моргает, о сне и не думает. Вдруг в спину старика попадает ком земли, немного спустя летит другой ком, а там третий, четвертый… Старик, не оборачиваясь, говорит: «не балуй», – ан, не тут-то было: комья все валятся и валятся и прямиком в старикову спину. Оробел он и давай Бог ноги; сеть, перепелку с собой не захватил, забыл второпях. Наутро приходит и видит; сеть скомкана, не распутаешь; перепелка убита; старик тогда и говорит: «Сумел спутать, сумей и распутать», причем ругнул как следут черта и ушел. Через день снова приходит и видит, что сеть распутана. Подивился старик, и с тех пор шабаш ночью караулить перепелов, а придет, бывало, на поле и спит до зари; когда же зорька займется, он и расставит сеть, подманивая в нее перепела дудочкой или перепелкой.
И рыболовы должны соблюдать разные предосторожности, напр., не ругать рыбу.
– Ловили мужички ночью рыбу; ведут невод; глядь – на камне сидит голая, простоволосая баба и чешет голову большим гребнем; один из рыбаков ругнул бабу, что, дескать, днем не успела выкупаться, ругнул он ее крепко, по-мужицки; невзлюбила баба крепкого словца и нырнула в воду, гребешок же остался на камне. Подивились наши рыболовы, пожалуй и оробели, однако гребешок взяли себе – и что же? Закинули невод, повели, тащат, ан смотрят, невод весь спутан, скомкан, разобрать нельзя; с общего приговора бросают гребешок в воду, и невод тотчас же сам собою разбирается, и рыбная ловля пошла опять своим чередом. Один из этих рыбаков и по сю пору живет в нашем селе, он и передал нам этот рассказ.
Ходит между крестьянами много рассказов про путешествия с помощью черта, однако, эти рассказы, т. е. время событий их, относятся ко временам давно прошедшим, так например: идет мужичок плотник, умерший уже чуть не сто лет тому назад, идет он из Одессы в Богодухово, на родину, переход велик, более тысячи верст. Смотрит – едет на тройке барин с кучером; поравнявшись с мужичком, барин приглашает его сесть: подвезу, мол. Тот садится; тройка летит, как стрела; барин все покрикивает, чтобы кучер подгонял пристяжную с правой стороны. – «Подгони, кричит, правую-то, попадью!» Мужичок спрашивает, зачем лошадь прозвали «попадьей?», барин отвечает, что это не лошадь, а попадья в действительности, что это я, мол, приучаю ее, чтобы лучше бежала, да и вас, дураков, скорее домой доставляла. – Вдруг, петух закричал: «ку-ка-ре-ку». Смотрю – валяюсь я на дороге, а барин захохотал и пропал. Подымаюсь я – глядь и родимое село, вот как на ладони, и Божий храм наш виднеется. Перекрестился я и очутился нежданно, негаданно в своей хате, – так-то и отмочалил я с вечера до петухов более тысячи верст.
Про такую быструю езду передают еще несколько рассказов, но повторяю опять, что сами события перешли уже в область преданий. Случалось это прежде, говорят мужички, а теперь нет, а почему теперь нет – определенно не отвечают. – Крестьянин тоже села Богодухова, Богодуховской волости, Орловского уезда, Федор Арсенов говорил мне: один рукавишник шел на родину; идти ему надо верст 500; дело близилось к вечеру, смотрит – едет кто-то на паре лошадей, поравнявшись с ним, говорит: «садись, – подвезу». Рукавишник сел и дорогою посадивший спрашивает его: «знал ли ты такого-то дудочника?» Этот отвечает, что знал, да он, т. е. дудочник, утонул уже два года тому назад. – «А прялочника знал?» – спрашивает снова посадивший. – «Да, знал, отвечает рукавичник, – но он удавился, с полгода тому будет. Немного спустя посадивший и говорит: „в корню дудочник-утопленник, а на пристяжке прялочник-удавленник“. Затем снова кричит: „держись!“ Глядь, а у рукавишника шапка соскочила. Он и говорит: „погоди, дай поднять шапку“, а посадивший отвечает: „она далеко, а ты лучше слезай“! – Слышу, петух прокричал, а тут вижу и родимая сторонка. – Так-то и прокатил с вечера до петухов наш рукавишник 500 верст, да еще на ком, на знакомых своих дудочнике и прялочнике. – „Вот были чудеса-то“, прибавил рассказчик.