По ту сторону рассвета
Шрифт:
— Что он за человек, если не говорить о его боевых качествах? Умен ли, смел ли, добр?
— Ильвэ, о чем ты спрашиваешь? За десять лет и камень мхом обрастает. Мэрдиган был добрым, великодушным и не особенно умным. Каким его сделали ваши рудники — один Моргот знает…
— Берен, я прошу тебя не употреблять этого слова в моем присутствии, — сухо сказал Илльо. — Если тебе доставляет удовольствие причинять мне боль, ты, конечно, не прекратишь называть Учителя оскорбительным именем, данным ему эльфами, но я хочу тебя предупредить, что я — не Болдог
Он не глядел на Берена, говоря эту отповедь, но на смех горца с изумлением обернулся.
— Так ты думаешь, я называю Моргота Морготом только чтобы достать тебе до печенок?
— Не знаю, что и думать. Поначалу я думал, что ты говоришь это просто по привычке. Но тебе несколько раз намекнули, что эта привычка оскорбляет окружающих — неужели ты так ничего и не понял? Остается только считать эти оскорбления умышленными.
— Ильвэ, — процедил Берен. — А тебе не приходило в голову, что я и в самом деле могу считать вашего Учителя тем, кем я его и называю — Черным Врагом? От всего сердца?
— Если твое мнение противоречит мнению окружающих, лучше держать его при себе.
Они ехали на запад, и по сторонам дороги тянулся мрачный ельник. Небо было не ясным и не пасмурным, а словно бы в дымке — прозрачные облачка заволокли его от вершин Криссаэгрим до вершин Гвайр. Любая дорога в Дортонионе была дорогой вверх или вниз, и сейчас она шла вниз. Дортонионский тракт пролегал ровно по дну долины, и им предстояло его пересечь.
— Но как же, — не выдержал Илльо, — ты можешь служить Учителю, считая его своим врагом?
На лицо горца легла тень.
— Он купил меня, — глухо сказал Берен. — Я обязан подчиняться и служить, телом и разумом. Но души я не продавал, и любить его я не обязан.
Тхуринэйтель, все время державшаяся чуть позади, хохотнула. Илльо тоже улыбнулся. Их было несколько таких — кого судьба забросила на ту сторону разделившей эдайн и северян стены. Все они начинали одинаково: ваш Учитель — черный Враг, убийца и негодяй. И заканчивали тоже одинаково: встретившись с Учителем лицом к лицу, они рано или поздно начинали его любить.
Они не торопились, и к Бар-эн-Эмин добрались только к вечеру. Дорогой встретили небольшой отряд орков, женщин, мывших в ручье одежду, обоз с фуражом и стадо, что гнали три десятка безоружных молодых мужчин, почти мальчишек, под конвоем орков. И, уже въезжая в ограду одного из лагерей, окружавших Бар-эн-Эмин, увидели виселицу с двумя трупами, а под ней — козлы с привязанным к ним, избитым в кровь человеком.
Он был рыжим и, как большинство рыжих, белокожим, поэтому рубцы и потеки крови пламенели так, словно были нарисованы киноварью. Он дрожал от боли и холода, свесив голову на грудь.
Краем глаза Илльо увидел, что Берен закусил губы. Орк из Волчьего отряда даже не покосился в их сторону — в них не узнали рыцарей Аст-Ахэ.
Беспрепятственно они проехали по всему лагерю, и Илльо мысленно сделал первую пометку. Потом
Илльо показал свой ярлык (53), и его пропустили. Командир, северянин, судя по виду — с примесью восточной крови, обедал. Рядом с ним за столом сидел орк — десятник, командующий здешним звеном Волчьего Отряда.
— Кто такие? — резко начал человек, но при видя ярлыка подобрался, вскочил и отодвинул блюдо в сторону, одновременно приглашая, отведать что послали боги. Айкъет'таэро Аст-Ахэ стоял на ступень выше айкъет'таэро коронных войск.
— Благодарю, мы сыты, — хотя это было неправдой, Илльо намеревался поужинать только в Бар-эн-Эмин. — Ты командуешь этим знаменем?
— Истинно так. Мое имя — Улад, сын Лейва. По высокому промыслу Учителя и приказу Гортхауэра собрал знамя из дортонионских добровольцев…
— Что ж они у тебя бегут, добровольцы-то? — глухо спросил Берен. — Кормишь плохо?
— Это быдло как ни корми, а оно все будет в свои норы удирать, — проворчал орк.
— Тебя спрашивали? — снизив голос до полушепота, Берен приблизился к нему. Орк выбрался из-за стола.
— Ты, я смотрю, той же породы, — сказал он. — Что, и тебя поучить уму-разуму?
Орк взялся за плеть, и Берен позволил ему даже развернуть и занести ее — прежде чем молнией вылетела из-под плаща ската. Первым же ударом Берен отсек орку руку, а потом нанес еще несколько ударов, сопровождая каждый выкриком:
— Никогда! Больше! Не смей! О нас! Так! Говорить!
Орк не ожидал удара с левой руки, он вообще не думал, что Берен вооружен, так как диргол полностью скрывал ножны. Умер он быстро, ибо каждый из нанесенных Береном ударов был смертелен сам по себе. Земляной пол впитывал кровь, но ее было слишком много — и ручеек потек под ноги Илльо и Тхуринэйтель. Те отстранились брезгливо. Стены палатки тоже были забрызганы, как и лицо, и плащ Берена.
Он расстегнул пряжку у пояса и снял изгаженный диргол. Вытер им лицо, вытер скату, вложил ее в ножны, а плащ швырнул на мертвое тело. Потом перешагнул через скамью, пододвинул к себе миску с ложкой, хватил ячменной каши и кислой капусты, после чего сказал:
— Продолжаем беседу. Ну так отчего бегут твои добровольцы? Это же беглых ты развесил возле ворот?
— Ты… Ты… — северянин переводил взгляд с него на его диргол, валяющийся на полу. Двое стражей, вбежав в двери, топтались, не зная, что делать.
— Я, я, — улыбнулся Берен. — Истинно так, это я. В дирголе своих цветов, не скрываясь проехал в твой лагерь. Только что на лбу не написал «Берен Беоринг». И тебя разделал бы как зайца, и ушел бы, и вы бы еще долго искали в ущельях ветра. Господин из Аст-Ахэ уже полюбовался на твои порядки. Если он только пальцем сейчас кивнет — отправишься следом за этим орком.