По учетам мура не проходят
Шрифт:
Грек вдавил сигарету в пепельницу и замер со стеклянными глазами. Через пару минут он пожал плечами и произнес:
– Совершенно не помню морды мента. Одно розовое пятно.
– Ну хоть какого он роста?
– продолжал настаивать я.
– Не маленького, - ответил Грек.
– Здоровый?
– Нет! Наоборот, худощавый.
– Не путаешь?
– Может, и путаю. Но не отложилось, что он был здоровым. Наоборот худой, со впалыми щеками.
– В каком звании?
– Вот звание помню отлично: погоны майора. Одет в патрульную кожаную куртку. Опоясан белым ремнем. На ремне белая кобура. Хотя насчет кобуры не
Глаза Грека остекленели точь-в-точь как у Кузнецова. Он долго смотрел в пространство, затем сморщился, как от головной боли, и поднес руку ко лбу.
– Чего же они подмешали в водку?
Большего от него добиться не удалось. Водителя он не помнил. Даже не мог сказать, был ли он в форме. Что касается тех, кто подсел в машину, то он зацепил краем глаза только одного. Лица совершенно не помнит, но если встретит, то сразу его узнает. Он был очень запоминающимся: рост более двух метров, руки длинные, кулаки - убьют быка с одного удара. Вот, собственно, и все, что я смог вытянуть из потерпевшего по поводу нападавших.
– Какую-нибудь еще машину видел рядом?
– спросил я.
– Нет! Ничего не видел. Улица была пустой. И на этом месте, где они стояли, фонарь не горел.
– Ну откуда-то они выскочили?
– Из кустов! Неподалеку были кусты... Хотя... Стоп! Вспомнил! Неподалеку от "жигулей" стояла черная "Волга". Нет, не "Волга"! "Мерс"! Точно! Черный "мерс". Но я не уверен, что пацаны выскочили из него.
– Номер не запомнил?
– Какой к черту номер! Я морду мусора не могу вспомнить.
– А ты уверен, что это был мусор?
Грек поднял глаза и странно усмехнулся.
– Вот это я могу гарантировать. Мусоров я чувствую печенкой. Если бы был урка переодетый в мента, я бы сразу это понял...
После ухода Маркелова я попросил Бориса завести отдельную папку по этой группе.
– Постарайся отслеживать каждый аналогичный эпизод. Думаю, что это не последний случай. Amat viktoria curam, - произнес я, выдержав театральную паузу.
– Победа любит старание, - не моргнув глазом перевел Борис.
Я не без удивления взглянул на коллегу.
– Вы знаете латынь, юноша?
– Мама - врач, доктор наук. Когда-то залезал в ее научные труды.
– Молодец. У тебя большое будущее.
Вечером позвонил Журавлев, заместитель начальника МУРа.
– Андрей Михайлович, зайдите ко мне.
В кабинете у Евгения Викторовича находился Старостин. Он отчитывался о проделанной работе отдела за день.
Журавлева отличали подчеркнутая вежливость и, как обязательный атрибут этого качества, обращение к своим коллегам на "вы". Он был немногим старше меня. Имел чин полковника. В свои сорок с небольшим хорошо выглядел, был подтянут. Всегда в костюме и при галстуке. Мне нравилось его отношение к работе, к сослуживцам. Судя по всему, он был неплохим отцом семейства, так как не скрывал своих чувств к жене, называя ее по телефону любимой и милой.
Впрочем, это было здорово, когда люди, прожив столько лет вместе, сумели сохранить нежные чувства друг к другу.
– Садитесь, Андрей Михайлович. Вот Александр Николаевич докладывает, что совершено уже второе преступление с использованием формы работников милиции.
– Так точно, Евгений Викторович, - ответил я.
– И думаю, что это не последний эпизод. В настоящее время мы перекрыли
Шестнадцать - было его счастливым числом. Во-первых, он родился шестнадцатого, в июле, а июль - это седьмой месяц года, который получается при сложении единицы с шестеркой, то есть опять шестнадцать. К тому же сегодня было шестнадцатое апреля, а это означало, что следовало ожидать удачу.
Сидевший за рулем мужчина был в костюме, с набриолиненными волосами, тщательно зачесанными назад. Розовые очки скрывали его маленькие глазки, холеные длинные пальцы, покоившиеся на руле, были тонкими и длинными, ногти обработаны в лучшем салоне Москвы. Водитель был маленького роста и довольно хрупкого сложения. Запах духов, которыми он благоухал, выдавали в нем человека весьма определенной сексуальной ориентации.
Известный деятель шоу-бизнеса Николай Авербух ехал на "гелендвагене" бордового цвета, который недавно приобрел в Германии. Его путь лежал в ночной клуб, где у него была назначена встреча с коллегой по "цеху" денежным мешком, воображавшим себя продюсером. "Если ему грамотно впарить мозги, то дело может выгореть, - думал Авербух.
– Тут главное - не скупиться в обещаниях".
Уже вечерело. Настроение водителя было прекрасное. "Сегодня удача не минует, потому что сегодня шестнадцатое, - бодро думал водитель.
– А шестнадцать счастливое число..."
Именно на этой мысли "гелендваген" нагло подрезал какой-то белый "жигуль". Авербух ненавидел российские машины. Этот поступок его возмутил настолько, что он непроизвольно прибавил скорость, чтобы обойти наглеца. Но это оказалось не так просто. Все три полосы Ленинградского шоссе оказались плотно забитыми. Случайно взгляд хозяина "мерседеса" скользнул по номерам этих "жигулей". В другой раз он не обратил бы на них внимания, поскольку не любил запоминать цифры, но на этот раз номер сам врезался в память. Он был "016".
"Шестнадцать - это к удаче, - подумал продюсер.
– Это знак. Только непонятно, зачем ноль?" Впрочем, на ноль можно было наплевать, поскольку все равно все эти три цифры в сочетании давали семерку, месяц июль, в который он родился.
Обогнав "жигули" и свернув в какую-то тихую безлюдную улочку, Николай с удивлением заметил, что "шестерка" со счастливым номером следует за ним. Впрочем, не с таким уже удивлением. Это потом он про эту странность будет вспоминать с удивлением. А в ту минуту никакого удивления не было.