Почему языки такие разные. Популярная лингвистика
Шрифт:
Внимательное изучение конструкций может многое сказать о характере языка в целом, о его, как раньше говорили лингвисты, "строе" (помните, мы уже использовали это емкое понятие в шестой главе).
Вот еще одно очень интересное отличие. Лингвисты давно заметили, что все языки можно разделить на иметь-языки и быть-языки. Первые языки выражают идею обладания с помощью особого глагола типа иметь (кто имеет что или кого), то есть с точки зрения синтаксиса приравнивают обладание к активному действию — такому же, как, например, брать, держать или класть. В этих языках (к ним опять-таки относится большинство европейских
Я имею кошку;
Я имею брата;
Я имею немного денег.
С точки зрения русского языка (хотя в нем и существует глагол иметь) эти предложения выглядят очень странно. Скорее всего, глядя на них, вы скажете, что их придумал какой-то иностранец.
Обладание очень редко выражается по-русски глаголом иметь — и обычно к тому же, когда речь идет о несуществующем (воображаемом, желаемом и т. п.) обладании, "обладании вообще". Например:
Не имей сто рублей, а имей сто друзей;
Думайте сами, решайте сами: иметь или не иметь?;
Что имеем — не храним, потерявши — плачем.
В обычной ситуации мы говорим иначе:
У меня есть кошка;
У меня есть брат;
У меня есть немного денег.
Дело в том, что русский принадлежит ко второму типу языков, которые приравнивают обладание к свойству или даже, скорее, к местонахождению (что-то где-то есть — что-то у кого-то есть). Если в языках первого типа отношение Я имею кошку "конструктивно" уподобляется отношению Я держу кошку, то в языках второго типа это отношение уподобляется чему-то вроде Кошка находится или лежит около меня. Здесь есть тонкая разница. В первом случае тот, кто имеет, с точки зрения языковой структуры рассматривается как активная личность, как приобретатель (хотя, например, на то, есть у вас брат или нет, вы никак повлиять не можете — это условность языка: вполне можно приобрести мебель, но вряд ли можно приобрести брата). Зато во втором случае тот, кто имеет, рассматривается пассивно — скорее как хранитель и даже как хранилище. Мол, есть "около" тебя деньги, нет денег — все это происходит по воле судьбы и от тебя никак не зависит.
Интересно, что к иметь-языкам относятся не только западноевропейские, но и почти все славянские: не только чешский и польский, но даже белорусский и болгарский. Только русский остается ярким представителем быть-языков — наряду со многими тюркскими, финно-угорскими, дагестанскими, японским и другими языками. Кстати, обладатель (превращенный, собственно, в "место обладания") в этих языках выражается по-разному: говорят и нечто вроде "на мне деньги есть", и "за мной деньги есть", и даже "мои деньги есть" — то есть просто есть, и всё, а где — не важно. А вот латинский язык был, пожалуй, одновременно и быть-, и иметь-языком; в классическом латинском языке было одинаково правильно сказать:
Habeo domum.
Имею дом
(то есть "я имею дом") и
Domus mihi est.
Дом мне есть
(то есть "мне/для меня есть дом"). И то, и другое значило — "у меня есть дом". Борьба между быть и иметь в латинском языке закончилась, как мы знаем, победой иметь во всех его языках-потомках. Вообще, считается, что древние
4. Язык и "картина мира"
Теперь вы в общих чертах представляете себе, насколько велики различия между языками в том, что касается способов соединять слова друг с другом — синтаксических конструкций. А как обстоит дело с различием между смыслом соединяемых частей — насколько похожи (или не похожи) языки в этой области?
Это не такой простой вопрос, и ответ на него тоже будет непростой. Можно ответить так: смыслы слов и предложений в разных языках одновременно и похожи, и не похожи друг на друга.
Когда мы о чем-то рассказываем, мы с помощью слов описываем мир — точнее, пытаемся передать то, что мы думаем об этом мире. Но мир у всех у нас один и тот же, всем людям на земле светит одно и то же солнце, и думают все люди тоже похожим образом. Иначе говорящие на разных языках никогда не могли бы понять друг друга. Значит, смысл сказанного по-французски, по-китайски и по-болгарски должен быть одинаковым? В некотором смысле — да.
Но представим себе такую ситуацию. Вас попросили объяснить, что такое снег. И вы можете сказать так:
"Снег — это то, что зимой падает с неба";
"Снег — это белое, холодное и рассыпчатое";
"Снег — это то, что мешает видеть и ходить, но если у вас есть лыжи, то на них можно передвигаться по снегу очень быстро";
"Снег — это то, из чего можно скатать снежки, слепить снежную бабу или построить крепость";
"Снег — это то, что тает на солнце и превращается в воду";
"Снег — это отряды Снежной королевы, которые она посылает, когда сердится на людей".
И еще многое другое.
Всё, что вы сказали, будет правильно. Правильно хотя бы потому, что тот, кто это говорил, на самом деле так думал и так представлял себе снег. Значит, для одного снег — это рассыпчатое вещество, которое тает на солнце, а для другого — слуги Снежной королевы. Конечно, снег в некотором смысле один и тот же для всех людей на земле, но ведь это не мешает разным людям его себе по-разному представлять. Снег и представление о снеге — не совсем одно и то же. Так же как не одно и то же — дом и рисунок дома. Один и тот же дом можно нарисовать многими способами, с разных сторон и в разных видах. И, в общем-то, нельзя сказать, что какой-то из этих рисунков будет "неправильным" рисунком дома.
Рассказывать о снеге или рисовать дом могут люди, говорящие на одном и том же языке, и каждый может делать это по-разному. Это зависит только от их воображения, настроения, потребностей. Но оказывается, что разные языки тоже могут различаться точно так же, как разные люди. В каждом языке отражено свое представление о мире — и о том, что такое "вода", и о том, что такое "быстро", и о том, что такое, например, "понимать". Язык как бы отражает общие представления всех говорящих на нем людей — представления о том, как устроен мир. А эти представления, как вы понимаете, будут лишь одной из возможных "картин мира" и будут в разных языках различаться — иногда очень сильно, иногда едва заметно. Это будет зависеть от того, насколько совпадают культура, обычаи, традиции разных народов.