Под прусским орлом над Берлинским пеплом
Шрифт:
Предстоящая встреча волновала меня. Я чувствовал, что она может стать поворотным моментом в моей жизни и открыть новые горизонты в борьбе за справедливость. Сердце билось чаще, в груди разгорался огонь предвкушения. И он горел до тех самых пор, пока я не попал в большую квартиру в самом центре города, прямо перед полицией. Хитрый ход, господа революционеры.
Квартира встретила нас полумраком и эхом пустоты. Тяжёлые тёмные шторы, словно театральный занавес, скрывали окна от внешнего мира, а скудное освещение от редких ламп создавало атмосферу таинственности. Обстановка
На призрачной мебели уже расположились люди – муравьи в сложном механизме подпольной борьбы. Многие из них, узнав Юстаса и Майю, приветствовали их короткими кивками и шёпотом, словно боясь нарушить хрупкую тишину. На меня же смотрели с насторожённостью, но, видя одобрительный кивок Юстаса, расслаблялись и впускали в круг своих шепотков, делясь драгоценными крупицами информации.
Я бродил по комнате, впитывал обрывки разговоров, пытаясь собрать мозаику из разрозненных фраз. Воздух пропитывался табачным дымом, смешиваясь с горьковатым ароматом крепкого чая, создавая своеобразный аромат подполья. В углу комнаты стояла группа молодых людей, их взгляды были прикованы к окну.
— Эй, новичок, иди к нам – улыбнулся смуглый парень с пронзительными глазами.
Рядом с ним стояли двое: пышноволосая блондинка с дерзким взглядом и ослепительной, несмотря на щели между зубами, улыбкой, и низкорослый мужчина, на котором шинель болталась, словно на пугале.
— Рады новым лицам в наших рядах – сказал он, и, хотя его губы изображали улыбку, уголки рта упрямо ползли вниз.
— Ты с Юстасом? Он отличный парень! – воскликнула блондинка. – Я Агнешка, это – кивок в сторону мужчины в шинели – Юзеф, а это Маркус. Он тебя у Юстаса видел, недели две назад. Книжки ты тогда получал. Ну как, прочитал? Вник в идею?
— Мне ещё многому нужно научиться, многое непонятно, особенно в экономике, но основную идею я понял и разделяю.
— Главное – не бояться её пропагандировать! Ты, как и мы, – голос этой идеи. Правда за нами, а правду нельзя бояться говорить. Мы не станем обещать людям золотые горы, как капиталисты, но мы сделаем так, чтобы образование, медицина, земля, достойный труд стали доступны каждому, а не только избранным! – Агнешка говорила страстно, её глаза горели огнём веры.
— И получать по голове от заводских и жандармов тоже не бояться нужно – добавил Маркус, многозначительно глядя на Юзефа.
Юзеф резким движением расстегнул шинель и задрал тельняшку, демонстрируя последствия своей "пропаганды". Его худое тело было испещрено синяками и ссадинами.
— Моряки... Я им толкую, что капитаны их в рабов превратили, а двое стукачей на меня накинулись. Ну, я им тоже показал, где раки зимуют! – Юзеф ухмыльнулся, и его язык мелькнул в темной пропасти выбитого зуба.
— Часто такое бывает? – спросил я, невольно пряча руки в карманы.
— Случается, но ноги надо тренировать, чтобы быстро уносить, – Юзеф не успел закончить фразу. В комнату вошли люди, которых мы ждали. Их
Невысокий человек в пенсне, которого Юстас мне представил, как Коха встал за трибуну, разложил несколько листочков и взглядом обвёл комнату.
— Товарищи! — хорошо поставленный ораторский голос прозвучал в тишине комнаты. — Мы собрались сегодня в тайне, в тяжёлое для нашего движения время. "Исключительный закон против социалистов", принятый железным кулаком Бисмарка, нанёс нам тяжёлый удар. Наши организации разгромлены, газеты запрещены, собрания разгоняются, многие товарищи брошены в тюрьмы или вынуждены скрываться.
Но мы не сломлены! Мы не потеряли веры в наше правое дело! Мы знаем, что наша борьба справедлива, и мы уверены в нашей победе! Товарищи! Мы должны отдавать себе отчёт в сложности обстановки. Враг силен и коварен. Он использует все средства для подавления рабочего движения – полицейские репрессии, судебные преследования, пропаганду лжи и клеветы.
Но враг не всемогущ! У него есть слабые места. И наша задача – найти эти слабые места и нанести по ним сокрушительный удар.
Наша сила – в единстве и организованности!
Мы должны укрепить связи между разрозненными рабочими организациями. Мы должны создать единый фронт борьбы против капитализма и реакции.
Мы должны активнее работать среди профсоюзов, привлекая их к политической борьбе. Мы должны расширять сеть подпольных типографий и распространять нелегальную литературу. Мы должны вести пропаганду среди рабочих и крестьян, объясняя им их истинные интересы и призывая их к борьбе за свои права.
Товарищи! Мы должны быть смелыми, решительными и неутомимыми! Мы должны быть готовы к любым жертвам ради нашего святого дела – дела освобождения рабочего класса вперёд, к победе социализма!
Я, словно загипнотизированный, ловил каждое слово товарища Коха, его голос, прорезающий полумрак комнаты, звучал как боевой клич. Мои пальцы летали по бумаге, стремясь удержать ускользающие звуки, превратить их в строчки, которые станут свидетельством этого исторического момента.
На краткое мгновение воцарилась тишина: все присутствующие замерли, впитывая в себя услышанное, будто сухая земля – живительную влагу. Но затем тишину взорвал шквал голосов, словно прорвало плотину, и бурный поток дискуссии хлынул в небольшое помещение. Мой грифель отчаянно скрипел по бумаге, стараясь угнаться за стремительным течением мыслей и аргументов.
В этом бурлящем котле страстей и идей ковалась наша будущая борьба, наш ответ на вызов тирании. Каждое слово, каждый взгляд были искрами, из которых разгоралось пламя революции, пламя, которое должно было очистить мир от несправедливости и угнетения.
С горем сообщались потери подпольной армии и с ожесточённой ненавистью имена и клички предателей. Обсуждалась помощь революционерам, попавшим в беду. И планы помощи в освобождении тех, что были в тюрьмах и ссылках. Ни у кого даже мысли не было бросить своего товарища в беде.