Подслушанная страсть
Шрифт:
Выйдя мысленно перед собой возмущённое лицо матери, я осторожно провела по щели своей напряжённой плоти, ощущая влагу, кем-то мне данную, и я поняла свою родительницу: в этой щели столько много хорошего и плохого, столько женственной силы, до конца неосознанной мною в ту пору. Погрузив самый длинный палец внутрь, я ощутила перегородку из ткани и это подвигло задать самый глупый в моей жизни вопрос: но как же проходят месячные, если там всё наглухо закрыто? Я схватила учебник анатомии, взятый мной в сельской библиотеке. Отыскав оглавление, нашла нужное "Строение влагалища. Страница 82", и стала неторопливо листать твёрдые страницы, пока не нашла искомое. Вот она, нежная и притягательная
Мне безумно захотелось голышом выйти во двор, чтобы насладится дыханием ветра. Я на цыпочках прошла мимо комнаты бабули, осторожно открыла дверь. также с предосторожностью её закрыла, выйдя. Это была божественно прекрасная лунная ночь! Я сразу же нашла созвездие Большой Медведицы, Сириус, осознавая, как же до них далеко. Ступая по плоским плитам гранитного камня, я ощутила голыми ногами величие родной земли. Я прошлась ладонями по всему телу, и задержала их на лобке. Подойдя к деревянной бочке с дождевой водой, я погрузилась в неё. Почувствуй, дорогой Митя, то великолепие от живительной влаги, что ощутила я – я дарю её тебе!
Услышав, как у соседнего дома остановилась машина с включённой мигалкой, я подошла к забору и выглянула на улицу. Это была "скорая", к которой двое мужчин в халатах несли носилки с телом, плохо мною видимое. Я слышала стон; где-то ещё дальше слышалась рок-музыка. Я тогда подумала: "Кто-то умирает, а кто-то, наплевав на всё, наслаждается жизнью во всю прыть".
Что-то уселось мне на голую попу и я, извернувшись, хлопнула ладонью по зудящему месту. Почувствовала неживое насекомое, скатала его в шарик и пошла домой. Улегшись спать, я думала о том человеке, захворавшему и может быть – умиравшему в те минуты, когда я голышом ходила в ночи. С мыслями о совести я и заснула".
ГЛАВА 5
Мите снился полуразрушенный амфитеатр, битком заполненный разномастными зрителями, среди которых были и его родители – подавленные некоторой смутностью торжественности этого представления. В центре сцены стоял стол о трёх ножках, вокруг него расположились четыре стула, занятых людьми, отвечающими за весь процесс представления. Среди этих людей выделялся лысый человечишка с большой козлячьей бородкой. Он был ужасно простужен несмотря на август, чихал и кашлял, поминутно вытирал платком слёзы с воспалённых глаз. Его поведение было сумбурным, но он по-хозяйски твёрдо позвал Митю к столу, показал ему на экран в три метра высотой, где появилось лицо Мити, слегка удивлённое, но притягательно строгое, как на иконе.
Зрители на гранитных сидениях перебалтывались, о чём-то ожесточённо ведя дискуссии друг с другом.
– Господа, попрошу тишины! – Лысый мужчинка взял микрофон и произнёс первую фразу. – Мы собрались здесь, чтобы узнать о Мите всё то, что должен знать знать каждый уважающий себя человек в нашем образованном государстве. Уважая цензуру правительственных органов, мы сегодня решили эту самую цензуру исключить, давая вам возможность
Ведущий представился как Глеб Иванов.
– Я попрошу у вас, дорогие зрители, полнейшей внимательности и вдумчивости. Будьте друзьями Мите, а не врагами. Однако, не со всем попрошу соглашаться, ибо критика здесь приветствуется. Итак, начнём.
На экране появилась юная китаянка во весь рост, с косичками, одетая в просторное голубое платье, несколько скрывавшее её предрасположенность к полноте. Девушка сидела на скамейке в городском парке Пекина и читала тонкую книгу в цветастой обложке.
– Это Ли Мэй. Ей 19 лет и она очень умна. Мир для неё – шкатулка, полная чудес. Рано повзрослев, Ли Мэй пока не нашла достойного возлюбленного, так что, Митя, вам стоит обратить на неё внимание.
Митя чуть привстал и впился взглядом в китаянку. Её изображение из далёкого Китая ему нравилось, но хотелось чего-то иного. Об этом он и сказал.
– Как знаете… – с некоторой отрешённостью произнёс Глеб Иванов, щёлкая фото другой претендентки на сердце Мити. Это была девушка из Кении, Ама Баду Кея, рослая, с хорошо развитой грудью и длинной шеей, которая ей удивительным образом шла.
– Что вы скажете об этой прелестной особе из Африканского континента?
Митя повесил изнурительно долгое молчание. Лысый перешептался с одним из своих помощников, высморкался в платок и снова взял микрофон.
– Мы вас поняли, Митя. Ама предоставила в наше распоряжение серию откровенных фотографий со своим участием. Предлагаю вам ими насладится. Это просто персик, а не девушка, ах-ах! – Ведущий щёлкнул пальцами.
Пошла слайд-серия очень эпатажных изображений. Кенийка была полностью обнажена, её бритый лобок мелькал тут и там, создавая впечатление вездесущности женских половых органов в этом мире.
Зрители охали и ахали. Собравшиеся на представление были людьми довольно пожилого возраста, а потому, все эти вызывающие позы Ами – широко расставленные ноги, вид сзади, увеличенная съёмка всех прелестей спереди, – захватили их неискушённое внимание, тем более – в своей молодости такого они себе не позволяли. О, времена, о, нравы! Куда делась целомудренность и простая девичья стыдливость? Это возмутительно. Но никто не отвёл взгляда от экрана, где была кенийка 20 лет, сошедшая с ума от тяжёлой африканской жары.
– Итак, дорогой Митя, мы ждём вашего решения. Что вы скажете о Аме Баду Кеи?
– Хотелось бы чего-то более традиционного, более родного, что-ли. Кенийка великолепна, но способна ли она создать крепкую семью и любить меня так, как она любит свои прелести? Не уверен.
Глеб Иванов поморгал редкими ресницами и ничего не сказал. Ему всё меньше начинал нравится этот задавака Митя, и ведущий подумал, как бы ему насолить. За время работы в шоу-бизнесе он много повидал всяких разных дураков, мир слухов и сплетен сузился для него в такую маленькую щелку, какой была, извините, щелка его любимой внучки, ещё гулявшей во дворе голышом и знающей одно единственное слово "мама".