Полудевы
Шрифт:
Как только закрылась дверь, он страстно обнял эту трепещущую фигуру. Он не находил других слов, повторяя сто раз одно: «Мод… Мод…». Он твердил это имя, крепко сжимая ее в своих объятьях, целуя ее голову, уши, волосы, шею, и оно звучало как ласка, как поцелуй… – потом, через минуту, усадив ее в кресло, он принялся целовать ее платье, носок башмака, он повторял это имя, эти живые буквы, в которых для любовника заключается грация, ум, запах и формы обожаемой женщины.
«Мод… дорогая Мод…»
Она быстро сняла перчатки и положила руки на его плечи, также целовала его лоб и глаза и в то же время грела свои замерзшие пальцы
– Я люблю тебя… Я люблю тебя… – повторяла она тем тихим и измененным голосом, который он один знал… – Я люблю тебя…
Она произнесла эти слова так близко от его лица, что он чувствовал ее дыхание, сладкое как поцелуй.
– О! – прошептал Жюльен, – как я страдал вчера вечером!.. Вы нарочно мучили меня.
Она медленно поднялась, заставив и его встать, и увлекла его в соседнюю комнату.
– Садитесь подле меня и будьте умны, – сказала она. – Нам надо серьезно переговорить; для этого я и пришла сюда.
– Только для этого? – покорно и трусливо спросил он.
– Только для этого, прежде всего. В самом деле, друг мой, дело очень важное, выслушайте меня.
Он послушно сел около нее. Говоря с ним, девушка пристально смотрела на него своими темно синими, казавшимися черными глазами. Она магнетизировала его, и воля ее сообщалась ему. И он загипнотизированный ею, пассивно покорился исходившему из этих глаз выражению высшей воли.
– Слушайте меня… Вы знаете, я не люблю и не буду никого любить, кроме вас. Надо быть сумасшедшим как вы, чтобы вообразить, что я могу предпочесть вам какого-нибудь Шантеля. Это ясно как день и вы поймете, если захотите рассуждать… Только (она еще глубже смотрела в глаза Жюльена) я хочу выйти замуж и непременно за Шантеля.
Она на минуту остановилась. Жюльен молчал. Слова: «Люблю одного вас и никогда не полюблю никого» как бы усыпили его сердце.
– Я хочу выйти замуж, – продолжала Мод, придавая голосу еще более твердости. – Я не могу вести далее такую жизнь, я стою на краю пропасти. Средств моих хватит ненадолго… Во всяком случае, конец близок! Надеюсь, вы настолько любите меня, чтобы не желать увидеть моего падения, но, как бы то ни было, я не желаю его, слышите? Значит, мне необходимо выйти замуж; это мое право; я всегда говорила вам, что такова моя воля, и мы уговорились на этот счет: прежде всего безусловная свобода обоих. Правда это?
– Правда.
– Прекрасно! Сдержим же свое слово. Мы пренебрегли жалкими светскими условиями, созданными для других и непригодными для нас; я, по крайней мере, горжусь этим. Мы с вами бунтовщики и авантюристы, пусть так, но по отношению друг к другу сдержим слово, не так ли? – или порвем все и разойдемся.
Жюльен схватил ее за руки:
– О! Мод!.. Нам расстаться! Не говорите этих слов!.. Вы в состоянии были бы оставить меня, вы?
– Клянусь вам, – объявила Мод, вставая, – что если вы, вопреки нашему уговору и вашим обещаниям, вопреки моему праву и воле, захотите помешать мне выйти замуж, клянусь, вы никогда, никогда в жизни не увидите меня больше.
И тотчас же, обхватив его голову руками, она поцеловала его и проговорила:
– Но я люблю тебя, – сказала она, – и никогда не расстанусь с тобой.
Жюльен, опьяненный и разбитый, прошептал:
– А если вы полюбите вашего мужа?.. Кто поручится?
– Ты сумасшедший, –
Жюльен поцеловал ее руки:
– Ты права.
Мираж, вызванный словами Мод, призывавшими и его, во что бы ни стало завоевать будущее, придал ему энергии, и он почувствовал в себе такую же твердую волю, которая управляла и Мод: он откинул в сторону условную нравственность с той же смелостью и презрением к правам других, как и Мод.
Мод почувствовала, что победила его.
– Поздно, – сказала она. – Надо отправляться.
– О! – умолял ее Жюльен, – останься… только на минуту останься…
В глазах молодой девушки он прочел согласие.
Он почувствовал головокружение от того страстного порыва, против которого Мод еще раз не в силах была устоять…
– Улица Берн, 22… Скорее.
Мод проговорила этот адрес, садясь в карету, ожидавшую ее на улице Бом.
К снегу прибавился еще дождь, и лошадь медленно подвигалась вперед по длинному бульвару Naussmann, где находилась стоянка трамваев, потом на площади Европы, блиставшей светом, как днем, тысячью ее огней, отражавшихся в снегу. Потребовалось более получаса, чтобы доехать до дома Этьеннет. Это был один из тех домов с маленькими квартирами, выстроенных на экономических началах, приходящих в потрепанный вид уже через полгода после постройки, вследствие дурного качества строительного материала и недостаточного ремонта.
Мод с отвращением отворила дверь в помещение привратницы и спросила:
– Где живет Этьеннет Дюруа?
– Третий этаж, дверь в центре, – ответила, не поворачиваясь толстая женщина, занятая стряпней в глубине каморки.
Мод поднялась на третий этаж. Обвалившаяся штукатурка, растрескавшейся потолок, оборванные шнурки у звонков, грязные перила, протертый ковер, покрывавший ступени, – все это вместе обнаруживало полунищету, прикрываемую кое-как. Мод представляла себе, что и ей предстоит жить в такой обстановке, если она не выйдет за Максима.
«О, этого никогда не будет!» – подумала она.
И в ней все более укреплялось сознание необходимости устроить своё будущее на прочных основаниях.
На ее звонок послышались легкие шаги; в отворившейся двери показалась Этьеннет в простом синем суконном платье, с белым батистовым передником, приколотым на груди и завязанным вокруг талии.
– Боже! Какая ты миленькая в таком костюме! – воскликнула Мод, целуя ее – Я пришла проведать тебя.
– В самом деле? – радостно воскликнула молодая девушка – Очень мило. Ты будешь со мной обедать. Да, вдвоем со мной… Мама не здорова – прибавила она, – опять боли в сердце. Она лежит.