Последнее место, которое создал Бог
Шрифт:
— Вы солгали мне, — возмущался я. — Насчет того, что хотели говорить с хуна.
— Вовсе нет. Но только теперь, когда мы показали им, что в наших силах жестоко наказать их, когда захотим, я буду говорить с ними совсем с иных позиций. Вы и капитан Хэннах сделали большое дело, которое поможет мне положить конец этой вакханалии.
— Путем варварского уничтожения несчастных дикарей, сбрасывая на них взрывчатку с воздуха?
Солдаты стояли передо мной полукругом, мало что понимая, потому что мы объяснялись по-английски.
Хэннах
— Ради Бога, Мэллори! Можно ли простить гибель монахинь? Посмотри, что они сделали с отцом Контэ. Вырезали сердце и сожрали его.
Мне показалось, что вместо меня говорит кто-то другой, а я со стороны слушал его. Терпеливо, искренне стараясь, чтобы он меня понял, я произнес:
— И что же хорошего в том, что в ответ мы действовали столь же варварским способом?
Мне ответил Альберто:
— У вас странная мораль, сеньор Мэллори. Насиловать и убивать монахинь, поджаривать людей над огнем — для хуна допустимо, а за моими людьми, по вашему человеколюбию, остается только право погибать в лесных засадах. Такую роль вы им отводите?
— Но вы неискренни. Можно же поступать как-то по-другому.
— Не думаю. Вы же сами считаете возможным стрелять в них во время схваток в джунглях, а вот когда мы убиваем их при помощи динамита, сброшенного с самолета, это, по-вашему, что-то другое...
Мне нечего было возразить, и я смутился.
— Пуля в живот, стрела в спину, динамитная шашка с воздуха. — Он покачал головой. — Здесь нет никаких правил, сеньор Мэллори. Война — грязное дело. Она всегда такова, а это и есть война, уж поверьте мне...
Я повернулся и направился к "Бристолю". Постояв возле него, опершись на левое крыло, я немного погодя достал летные очки и шлем из кармана кожанки и надел их.
Обернувшись, увидел Хэннаха, наблюдавшего за мной.
— Я улетаю отсюда немедленно. Вы найдете себе кого-нибудь другого.
Не повышая голоса, он напомнил:
— У нас контракт, парень. И там стоит твоя подпись, над моей, и контракт официально зарегистрирован.
Ничего ему не ответив, я залез в кабину, проделал все пятнадцать обычных проверок и запустил стартовое магнето. Хэннах провернул пропеллер, мотор завелся, и я сорвался с места так быстро, что ему пришлось поднырнуть под левое нижнее крыло.
Я только запомнил, что он был очень бледен, его рот открывался в крике, но слова тонули в реве мотора "фалькон". Я не стал задерживаться, чтобы услышать их, и вообще надеялся, что больше никогда не увижу его.
Мне казалось, что я еще не успел заснуть, когда меня кто-то грубо встряхнул. Я лежал, глядя сквозь противомоскитную сетку на висящую на крюке лампу, вокруг которой вились мошки. Меня снова тряхнули за плечо, я повернулся и увидел Менни.
— Который час? — спросил я его.
— Начало первого.
На нем были желтый плащ и зюйдвестка, с которых стекала
— Вы должны помочь мне с Сэмом, Нейл.
Мне потребовалось совсем немного времени, чтобы понять, в чем дело.
— Вы, наверное, шутите? — усмехнулся я и повернулся на бок.
Он схватил меня за грудки с силой, которой я от него не ожидал.
— Когда я ушел оттуда, он прикончил вторую бутылку бренди и заказал третью. Он просто убьет себя, если мы не поможем ему.
— И вы на самом деле думаете, что я помогу ему после того, что он сделал со мной сегодня?
— Вот это интересно! Вы страдаете от того, что он сделал с вами, а не с теми несчастными дикарями там, в джунглях. Что же важнее?
У меня от ужаса чуть не встали дыбом волосы, когда я вспомнил ту страшную картину. И я взмолился:
— Бога ради, Менни!
— Ну что, вы хотите, чтобы он умер?
Я вскочил с кровати, начал одеваться и сразу вспомнил печальную историю самого Менни. Но стараясь не принимать ее близко к сердцу, просто ради того, чтобы не сойти с ума. Что мне было надо, так это обрести уверенность. Общение с человеком, столь же встревоженным, как и я сам, могло меня спасти.
Отношение Менни к происходившему меня не совсем устраивало. Он скорее склонялся к аргументам полковника Альберто, чем к моим. Было странно, что он так беспокоится о Хэннахе, который полностью избегал меня с момента прилета.
Я хотел бы порвать с ними обоими, а сейчас, чтобы как-то успокоиться, налил себе виски из запасов Хэннаха. И напрасно — пока я шел по главной улице под дождем рядом с Менни, моя голова начала раскалываться на части.
Еще на подходах к отелю я услышал музыку. Сквозь щели в жалюзи пробивались золотые полоски света. Вдруг раздался звон разбиваемого стекла и чей-то крик.
Мы задержались на веранде, и я предупредил:
— Если он войдет в раж, то переломает нас обоих голыми руками. Поймите вы это!
— Вы сам дьявол, который видит только черную сторону вещей. — Он улыбнулся и на мгновение положил свою руку на мою. — А теперь давайте попытаемся вызволить его отсюда, пока есть еще хоть какая-то надежда.
В салоне сидели два или три посетителя, Фигуередо возился за стойкой, а Хэннах привалился к бару перед ним. Старый патефон играл грустный вальс, и жена Фигуередо стояла рядом.
— Еще, еще! — кричал Хэннах, стуча ладонью по стойке бара, когда музыка стала стихать. Она быстро закрутила ручку патефона, а Хэннах взял полупустую бутылку бренди и попытался налить себе стакан, одновременно неловко смахнув пару грязных стаканов со стойки, которые упали и разбились.
Он так и не заметил нашего появления, пока Менни не подошел и решительно не отобрал у него бутылку.
— Довольно, Сэм. Мне кажется, пора идти домой.
— О, старый добрый Менни! — Хэннах потрепал его по щеке, а потом повернулся, чтобы выпить свой стакан, и заметил меня.