Последний рубеж
Шрифт:
Дальше Эйдеман едет уже один, без Стуцки. Он спешит в Апостолово, куда подходят первые эшелоны дивизии Блюхера. Она должна присоединиться к войскам Правобережной группы, и теперь в распоряжении Эйдемана будут четыре стрелковые дивизии.
Блюхер… Еще одно имя возникает в нашей повести, имя одного из лучших военачальников гражданской войны. Да, теперь, я думаю, читателю ясно, что Москва, Кремль действительно отдавали фронту против Врангеля все лучшее. А вот сапог, видите, не было тогда на военных интендантских складах,
Но прежде чем продолжить рассказ о дальнейших событиях, пора нам вернуться к героям нашим — к Орлику и Кате. Как они встретились и что произошло в их жизни нового?
2
Дружки встречаются вновь. — Что пережил князь Андрей и что пережил Орлик. — Есть ли поэзия на войне. — Разбитое зеркальце. — Гибель политотдельца Бориса и горе Кати.
Штаб Эйдемана, где теперь служила Катя, стоял на железнодорожной станции Апостолово, не так далеко от Берислава. Еще одна станция вошла в жизнь Кати, а было их немало.
Впечатление станция произвела неприглядное. Пути, как обычно, были забиты — старые, негодные паровозы, теплушки, где жил всякий штабной люд, солдаты, железнодорожные служащие, рабочие депо.
Вот здесь, на этой станции, и произошла встреча Орлика и Кати. Встреча, сами понимаете, была неожиданной и очень радостной. Тут, кстати, на помощь нам приходит дневник — тетрадь, из которого мы давненько не приводили новых записей. А накопилось их немало, да каких занятных и содержательных! Что ни говори, а дневник, да еще такой, с каким мы имеем дело, великое подспорье для автора.
Вот запись, из которой мы можем узнать, как встретились Орлик и Катя после долгой разлуки:
«Ура, ура и ура! Мой милый дружок только что прибыл в Апостолово. Но боже, боже, в каком виде! Не узнать беднягу. И хлебнул же он, ох и хлебнул лиха! Глаза завалились, щеки — тоже, носик стал еще тоньше, чем был.
Виделись мы с ним пока только на ходу, при всех расцеловались, не считаясь ни с чем. Да и вообще, пускай о нас думают что хотят. Наш бородатый начштаба Н. сказал, глядя на нас:
— Ребятки же! Что с них возьмешь?
Вчера же я узнала еще одну новость: мой Б. тоже жив и здоров. Хотели его вернуть в политотдел, а он отказался и воюет в одном полку простым красноармейцем. И те его не хотят отпускать.
Милый, милый мой Б. Его все любят…»
Прочитав эту запись, вы вправе сказать: «Позвольте, а как же все-таки удалось Орлику перебраться через Днепр к своим? Оставили мы его где-то еще на каховском берегу в камышах. Тут что-то явно недоговорено, пропущено».
По некоторым причинам пришлось на это пойти. Но все вскоре выяснится, уверяю вас.
Следующая запись
«С утра было жарко, душно, а мы с Орликом, обливаясь потом и ничего не замечая вокруг, все сидели на солнышке и разговаривали. Каши наелись от пуза и даже не пошли обедать. Орлик все рассказывал и рассказывал, а я наматывала на ус. Наматывала с особенным еще старанием потому, что Орлик сразу же заявил, что его рассказ для записи в дневник не годится. Я, конечно, пыталась его переубедить.
— Нет, нет, — твердил он. — Поражения не описывают, а наш корпус разбили. Чего тут расписывать!
— А с тобой что было — почему не записать?
— Не стоит…
Я дала Орлику прочесть последние записи. Он в целом одобрил, только сказал, что «донесение» Прохорова не следовало заносить в дневник.
— И вообще, этот Прохоров…
— Что?
— Да ну его! — отозвался Орлик. — Не до него…»
К чести Кати надо сказать: она проницательно уловила странные нотки у Орлика, он словно был встревожен и что-то утаивал.
«Какая-то у него неприятность, — думала Катя. — Ну ладно, — решила она. — На Орлика не следует слишком наседать, выпытывать — не таков он, не старайся лучше. А придет время — сам все начистоту откроет».
Кое-что из рассказа Орлика о том, что он пережил, Катя все же записала:
«Да! Вот что любопытно. Запишу.
Поглядывая на Орлика и стараясь представить себе, что же он переживал в те минуты, когда после разрыва снаряда упал с коня и без сознания лежал на поле боя, я в ходе разговора спросила:
— А помнишь, Саша, о чем думал Андрей Болконский, когда лежал раненный на поле под Аустерлицем?
— Это который Андрей?
— Из романа «Война и мир» Толстого. Ты не читал, наверно? Ой, прости…
Орлика задело: как так он Толстого не читал? Читал, читал… «Войну и мир» тоже держал в руках, толстая очень книга. А о пристрастии Орлика к чтению я знала: при таком трудном детстве он поразительно много книг проглотил. Это было у него каким-то, я бы сказала, чисто природным влечением.
Но одно дело — я, с ранних лет слышавшая дома разговоры о Пушкине, Толстом, Чехове, Горьком, другое дело — Саша Дударь, выросший в безграмотной рыбацкой семье. Я уже понимала, что зря затеяла разговор о переживаниях князя Андрея, но Орлик уцепился и не отставал: а что? Что я имела в виду?
— Ничего, ничего, — стала я успокаивать Орлика. — В «Войне и мире», если помнишь, князь Андрей лежит на поле боя, как вроде ты лежал, и смотрит в небо… Ну, и дальше у Толстого знаменитое место — о небе, о главном в жизни…