Последний сейм Речи Посполитой
Шрифт:
– Уже успел? С кем же это он постарался?
– Да под вечер тут вертелись какие-то, будто бы кого-то спрашивали, а морды их все обнюхивали по сторонам...
– Может быть, шпики какие-нибудь?
– Один сказывался барышником, одет ничего, прилично, - рассказывал Кацпер негромко, ловко мыля лицо командира, - второй смахивал на солдата. Я их вон погнал, а Мацюсь снюхался с ними, и вместе пошли в трактир за монастырем. Напился, как скотина.
– В другой раз получит пятьдесят горячих и отправится
– Не приходится бояться. Такой у него характер, что как охмелеет, так уж ни мру-мру; только и знает, что смеется, - успокаивал Кацпер, брея ловко, как цирюльник.
– Славный парень, жалко вот только, что так любит выпить.
Кацпер, справившись с лицом барина, накинул на Севера вишневого цвета халат, богато протканный золотом и подшитый желтой материей, убрал со стола и, подав утренний кофе, сам стал в стороне, глядя на барина верными, преданными глазами. Парень был рослый, красивый; зеленая артиллерийская куртка, только без нашивок, плотно обхватывала его мускулистую фигуру.
– Долго будем здесь сидеть?
– спросил он нерешительно, придвигая кувшинчик со сливками.
– А куда это тебе не терпится?
– Давненько своих не видал!
– вздохнул тот, пощипывая подстриженные усы.
– Соскучился, вижу, по экономской плетке.
– Кто меня посмеет обижать? Солдат я, крест у меня ведь от самого князя.
– Он гордо выпрямился, сознание своего достоинства блеснуло в его серых глазах.
– Я писал уже отцу, чтоб отпустил тебя на волю: только с этим еще будет много хлопот.
– Это верно, старый пан любит делать наперекор, строгий! Я могу даже выкуп дать, - не пропил я того, что мне паны офицеры под Зеленцами надавали.
– Не подумай только рассказывать об этом отцу! Я уж сам постараюсь, чтоб ты был свободен.
Кацпер наклонился к его руке, но Заремба не позволил ему поцеловать ее.
– Не оставлю тебя ни в какой нужде, можешь быть спокоен.
– А позвольте спросить, пан поручик, не было ль чего в последнем письме из дому о моей матушке либо о панне Досе?
– Так я и знал! Го-го! Панны Доси тебе хочется! Высоко хватаешь!
Кацпер в большом смущении пробормотал что-то ни к селу ни к городу.
– Не юли, как лиса, все равно след виден, - засмеялся Заремба, набивая трубку.
– Давно я уж не имел вестей из дому.
– Я могу съездить узнать, что да как, - проговорил вполголоса Кацпер, подавая огонь.
– Я уж рассчитал время: через недельку смогу быть назад.
С трепетом ждал он ответа.
– Мы сюда не на бал приехали. У меня к тому же для тебя есть важная работа.
– Слушаю, пан поручик.
Вытянулся в струнку, хотя сердце у него защемило.
– Где-то за Неманом имеется корчма, в которой наших солдат из распущенных
– Оно известно, сухая ложка рот дерет! Сделаю вид, будто сам хочу поступить к русским на службу.
– Фортель ловкий, только как бы тебя и впрямь не цапнули да не погнали.
– Черта выкусят, сукины сыны, прежде чем меня им провести удастся.
– Ну и принимайся за это сразу!
Высокая желтая одноколка, запряженная парой английских жеребцов, затарахтела под окнами. Кацпер выбежал в переулок и вернулся с визитной карточкой.
– Новаковский. Как же, проси, проси!
– воскликнул Север, ироническим взглядом окидывая карточку, на которой в рамке из красных завитушек чернела фамилия и три строки титулов.
Через минуту в комнату вбежал расфранченный субъект в остроконечной шляпе и остроконечном же кирпичного цвета фраке, звеня брелоками и цепочками; бросил шляпу на кровать, тросточку на стол, перчатки на пол к печке, широко раскинул руки и сам бросился в объятия Зарембы.
– Как поживаешь? Я едва тебя разыскал! Что случилось с тобой на балу?
– Скучно мне стало, как собаке в театре. Я и ушел пораньше.
– А я этого не догадался сделать, и весьма сожалею. Воина обыграл меня до последнего дуката. Удивительно, на редкость благоприятствовала ему Фортуна.
На остроконечном лице его заиграла такая отвратительная улыбка, что Заремба почувствовал желание вышвырнуть его за дверь. Но он заметил только с грубоватой фамильярностью:
– Не играй, Войтек, не проиграешь... порток!
– Так ты, наверное, не знаешь последней новости, о которой говорит сейчас весь Гродно?
Заремба, хотя не слишком жадный до новостей, посмотрел вопросительно.
– Пани камергерша разошлась со своим "ами"!
– С Цициановым?
Ему с трудом удалось скрыть впечатление, вызванное этой новостью.
– Да. Он устроил ей какую-то грубую сцену, за что красавица, говорят, шлепнула его по лицу веером. Несколько человек было при этом.
– Помирятся, - сказал Север вполголоса, ожидая услышать что-нибудь еще.
– Неизвестно. Для него это не бог весть какая обида, но пани любит менять "друзей"; а так как она порывиста и капризна, то делает это сразу, не откладывая в долгий ящик. Во всяком случае, временно открылась вакансия. А лакомый, можно сказать, кусочек!
– Немножко только попахивает дегтем, - заметил язвительно Север.
Новаковский рассмеялся и, отгоняя надушенным платком мух, жужжавших у него над головой, состроил важную гримасу и продолжал рассказывать многозначительным тоном: