Последний сейм Речи Посполитой
Шрифт:
– Бал оказался совсем неудачным. Слишком много конфликтов и неприятного осадка. Весь город долго не мог прийти в себя от сплетен. Всякие россказни вырастают до размеров скандала.
– А что случилось? Я ничего не заметил, - заявил Заремба с удивлением.
– Ну где тебе!
– проговорил снисходительно Новаковский.
– Во-первых, Бухгольц уехал сердитый сейчас же после ужина, ни с кем не прощаясь.
– За что же рассердилось его колбасье величество?
– Никто не провозгласил тоста за его короля. И в этом он был прав. Я сам советовал, но
– Малое горе, короткие слезы!
– забавлялся Север напыщенной серьезностью приятеля.
– Но вообрази себе, что может из этого выйти!
– Новая прусская нота его величеству королю. Это еще можно выдержать!
– Легко из всего делать фарс. А я говорю, - кто не имеет достаточных сил, тот не смеет грозить даже пальцем, - заметил он сентенциозно.
– Я предвижу, что после этого отношения обострятся еще больше.
– И пруссаки за такое бесчестье урвут у нас еще одно лишнее воеводство.
– Какое-нибудь удовлетворение они с нас сдерут, это уж наверняка, возвысил голос Новаковский, точно в сейме.
– В нашем положении нам надо не дразнить врагов, а привлекать к себе радушием и угождением!
При этих словах он щелкнул пальцем по золотой табакерке, взял понюшку, с торжественным церемониалом поднес ее к носу и сморщил лицо, чтобы чихнуть.
– Я мало понимаю в этих делах. Рассказывай мне лучше о бальных дрязгах.
– Хорошо.
– Новаковский посмотрел на него с сожалением.
– Ну, так вот, после этого граф Анквич так поспорил с Коссаковским, что оба чуть друг другу глаза не выцарапали. Епископ, наверно, поедет сегодня жаловаться Сиверсу.
– А при чем тут русский посол?
– Заремба был искренне удивлен.
Новаковский не счел заслуживающим ответа такое проявление наивности и невежества и только усмехнулся с сознанием собственного превосходства.
– Не перебивай... После этого еще графиня Платер показала спину генеральше Дуниной, а пани Нарбут назвала графиню Камелли авантюристкой. Много гостей слышало это. А бой-баба, пани Дзеконская, выругала на весь зал какого-то офицерика, выкинувшего во время танцев какую-то неприличную штуку. И, словно бы этого было еще недостаточно, - у красавицы Люлли пропала драгоценная нитка жемчуга, да еще при таких обстоятельствах, что это дело тоже должно дойти до Сиверса. Сомнительно, однако, чтобы она получила ее обратно.
– Отыщется где-нибудь над Волгой, среди чьих-нибудь фамильных драгоценностей!
– И столовое серебро раскрали из беседок! Кондитер, привезший его из Варшавы, предъявляет теперь крупную претензию к маршалу. А под конец еще пьяная толпа с босняками жестоко избила казацкий патруль, из-за чего поднялся изрядный скандал. В результате: общая неразбериха, недовольство, взаимные попреки и обиды!
– Не имела баба хлопот - устроила бал!
– хохотал Заремба.
– Были высшие соображения, и маршал должен был это сделать, не жалея расходов.
– Разно говорилось, кто
– Это недостойный поклеп! Кого щадят эти сплетни?
– патетически вздохнул Новаковский.
– Дошло до того, что такие люди, как Скаржинский, Микорский и другие их сотоварищи, публично обвиняют даже высших сановников во взяточничестве. Наглая ложь, диктуемая завистью! К счастью, королю предложен проект положить конец этому своеволию.
– Мало ль уж затычек в рот обществу всадил наш высокий сейм!
– Все еще мало! Ты понятия не имеешь, сколько ходит по рукам пасквилей, рукописных листовок, язвительных стишков и позорных эпиграмм. И все это распространяет ненависть, ложь, презрение и не доверие к подвижникам, жаждущим спасенья отчизны. Это все коллонтаевские происки!
– Возможно ли?
– воскликнул Север с хорошо подделанным изумлением.
– Я знаю, что говорю. Перехвачен уже не один транспорт этих мерзких писаний. Ксендз-вице-канцлер, как и в прошлый сейм, не брезгает никаким оружием против тех, кто стоит на пути его честолюбивых замыслов...
– Ну, честных оно, я думаю, не достигает?
– вставил Заремба добродушно.
– А кто же честен в глазах этих бешеных якобинских собак?!
Нечего было ответить, и Север, немного помолчав, начал рассыпаться перед Новаковским в комплиментах.
– Я всегда считал тебя способным малым, но сейчас ты говоришь совсем как государственный человек.
– Я никогда не сидел сложа руки и всегда готовился к чему-нибудь большему!
– проговорил с самодовольством Новаковский, поднимаясь на цыпочки.
– У кого есть голова на плечах и кто потихоньку и с расчетом проталкивается вперед, тому и к высоким чинам не далекий путь.
Он хвастливо, как будто против своего желания, стал рассказывать о своих связях и весе в обществе. Заремба слушал, веря только наполовину. В одном месте он перебил его:
– А что поделывает папаша? Все еще у гетманши?
– Теперь уже сидит на своем куске земли, - ответил Новаковский, нисколько не сконфуженный вопросом.
– Но у тебя, как я вижу, дела как будто неважны!
– переменил он тему разговора, оглядывая комнату.
– По-солдатски! Саблей не добьешься замков!
– А пан мечник по-прежнему мошны из рук не выпускает?
– Угадал ты!
– поддакнул Север и перевел беседу, заговорив о своих надеждах снова получить утраченный чин.
– Трудно будет! Сокращение армии уже, можно сказать, решено, и на каждую вакансию в остающихся полках - по сто охотников.
– Плохо обстоит тогда мое дело!
– Проект внесен, со дня на день будет обсуждаться и получит большинство.
– Вдруг Новаковский понизил голос: - Петербург поддерживает его и требует, чтобы он был принят еще до переговоров с Пруссией. Да и из высших соображений необходимо, чтобы это было сделано поскорее для общей безопасности. И так уж ходят слухи, что некоторые бригады помышляют о конфедерации. Необходимо постараться - не допустить до осуществления этих планов, - докладывал он с важной торжественностью.