Последний верблюд умер в полдень
Шрифт:
— Хотел бы я, чтобы всё было так просто. Оба принца должны желать поддержки Амона; именно его жрецы определяют выбор бога. Оба жреца хотят принца, которого они смогут контролировать. Я полагаю, что за кулисами можно обнаружить немало торгов, подкупа, шантажа и запугиваний. Но не это было самыми интересными сведениями, которые я получил сегодня, Пибоди. Муртек — старый хитрый лис, иначе он бы не выжил в этом рассаднике интриг. Но, когда он провожал меня к дверям, то обронил замечание, которое поразило меня, как удар электрического тока.
— Ну и..? — потребовала
Позади нас шумел занавес зелёных лоз. Это был всего лишь лёгкий ветерок, нежно ласкавший мои щёки, но Эмерсон взял меня за руку и заставил встать.
— Прогуляемся, Пибоди.
— Это недостойно тебя — таким образом продлевать мучительное ожидание, Эмерсон!
— Я не хочу, чтобы меня слышали посторонние. — Эмерсон обнял меня за талию и притянул к себе. — Пибоди, здесь находится ещё один белый человек!
* * *
Эмерсону пришлось пресечь мои вопросы, прижав меня к цветущему кусту и закрыв рот собственными губами. Это была освежающая интерлюдия во всех смыслах, и когда, наконец, я получила возможность говорить, то поняла, почему он действовал именно таким образом.
— Ты не уточнял, кто этот человек, где он живёт? — прошептала я.
Эмерсон покачал головой.
— Муртек продолжал говорить после едва заметной паузы, а проклятые придворные не отставали от нас. Это было очень хитрой уловкой — невзначай заметить, что кто-то недавно рассказал ему о другом белом человеке. Даже если бы его подслушали, такая фраза выглядела бы совершенно невинно.
— Может быть, это всё-таки Уиллоуби Форт? Если они лгали о его смерти…
Эмерсон заглушил мой голос, выжав из меня дыхание.
— Успокойся, Пибоди, прошу тебя. Я считаю, что это в высшей степени маловероятно. Ты забыла о другом кандидате.
— Конечно, — вздохнула я.
Я не забыла бедняжку Реджи Фортрайта, как, уверена, и читатель. Мы обсуждали его печальную участь множество раз, но были вынуждены верить в спасение с помощью Рока, Доброго Господа и военных (не обязательно в таком порядке), так как сами были не в состоянии ничего предпринять. Сейчас правда озарила меня ослепительным откровением, и я задавалась вопросом, почему же мне это не пришло в голову раньше.
— Дикие люди пустыни, — произнесла я. — Те же «дикие люди», которые помогли нам, возможно? Но мы не видели по пути никаких его следов.
— Он мог бы отклониться от курса всего на пятьдесят ярдов, и мы пропустили бы эти следы. Полный неумёха во всех отношениях — не удивлюсь, если он не умел обращаться с компасом. Нельзя рассчитывать, что это окажется он, хотя ты и подружилась с ним, Пибоди. Сообщали, что многие люди были убиты или пропали без вести во время восстания махдистов.
— Независимо от того, кто это на самом деле, мы должны его увидеть. Думаю, что ты прав, Эмерсон; наш милый старый Муртек хотел, чтобы мы знали это, и предприняли соответствующие действия. Но каким образом?
Одна из дам появилась у входа в сад. Эмерсон наградил её таким злобным взглядом,
— До сих пор удача благоволила смелым. Другими словами, я просто потребую, чтобы меня отвели к «другому белому человеку». Посмотрим, что из этого выйдет.
* * *
Дама пришла сообщить нам, что Рамзес обнаружен, а точнее — вернулся по собственному желанию. Он сидел за столом, уплетая остатки еды и скармливая кусочки кошке. Последняя была гладкой и чистой, как никогда; мальчик же был покрыт пылью и паутиной. Когда я приказала ему пойти и умыться, он возразил, что уже умыл — руки. После осмотра они оказались несколько чище, чем всё остальное, так что я не стала настаивать.
— Где ты был? — спросила я. — Мы тебя везде искали.
Рамзес запихнул в рот огромный кусок хлеба и махнул рукой в направлении к задней части здания. Я восприняла это, как самовольные занятия копированием настенных росписей и надписей. Я прочитала ему строгую лекцию о поведении за столом (которое заметно ухудшилось под влиянием нашей свиты) и о том, что скрываться от людей, которым приходится его искать, грубо и невежливо.
Эмерсон немедленно отправился к стражникам, чтобы претворить свой план в действие. Вернулся он, хмурясь и что-то бормоча.
— Они запретили тебе уйти? — спросила я.
— Не совсем. — Эмерсон тяжело опустился на стул. — Они открыто заявили, что не понимают, о чём я говорю.
— Может быть, так и есть, Эмерсон. Бедняга может находиться в строжайшем заточении.
— Или являться плодом моего воображения, — пробормотал Эмерсон, теребя расселину на подбородке. — Нет, нет, чёрт возьми, слова были совершенно ясны. Итак, что же нам делать?
Рамзес попросил разъяснений; отец посчитал, что обязан исполнить просьбу.
— Чрезвычайно интересно, — произнёс Рамзес, потирая собственный подбородок. — По моему убеждению, единственное, что нам остаётся — задать вопрос или предъявить требования кому-нибудь более высокопоставленному.
— Именно то, что я собиралась предложить, — подтвердила я. — Одному из принцев?
— Обоим, — ответил Рамзес.
В конце концов объединёнными умственными усилиями нам удалось составить миниатюрный Розеттский камень[149] с надписями на английском и мероитическом. После того, как мы уладили фразеологию ко всеобщему взаимному удовлетворению, я сделала копию, и Эмерсон передал оба экземпляра стражникам.
— Ну, во всяком случае, с этим трудностей не возникло, — сообщил он, вернувшись. — Я уверен, что их доставят как можно быстрее. Теперь всё, что нам остаётся — это ждать.
— Я очень устала от всяких разговоров и планов, — заявила я. — Ожидание — не наш стиль, Эмерсон. Я жажду действий. Смелый ход, государственный переворот…
— Ясно вижу, как ты отправляешься в деревню, размахивая зонтиком и призывая реккит к оружию, — отреагировал Эмерсон, потянувшись за трубкой.