Посылка для капитана
Шрифт:
– Недозрелые, им бы еще с неделю повисеть, а лучше две. Дочка подарок ко дню рождения прислала, принцесса моя. Угощайтесь, пожалуйста.
В окошко просунулись две загорелые сильные ладони, заполненные приветом с далекого юга.
Анастасии стало неловко, словно она ненароком узнала чью-то тайну.
"Ну, и ладно, – отогнала она мысль, – Должна же быть у человека семья, не мальчик ведь уже".
Свою, давнюю, случившуюся еще в юности, связь с начальником местного отделения милиции Анастасия вспоминать не любила, каждый раз отсекала напрочь хоть что-то, проступающее
Майор милиции был женат, воспитывал двух дочек близняшек. В тот злополучный вечер мать Насти дежурила на метеостанции, а отца, с которым дружил майор, срочно вызвали к больному в отдаленный район. Вот тут милиционер возьми, да и приди, то ли к отцу за какой надобностью, то ли еще зачем.
– Ну, что, Настюха? – майор весело и крепко облапил девушку заросшими рыжим волосом ручищами, выпуклая пуговица на мундире больно уперлась в щеку девушки.
А потом еще раз "Ну, что, Настюха?", но только уже не игривым, а сдавленным, глухим, словно упавшим на дно погреба, голосом.
Цепкие пальцы ухватили подбородок, подтянули лицо девушки к дохнувшему перегаром рту.
Настя целовалась первый раз в жизни в седьмом классе, когда их оставили вдвоем с Андреем Чиграковым убираться после уроков. Только что закончилась вторая четверть, впереди были радостные зимние каникулы. Отец Андрея работал механиком в единственном на всю округу кинотеатре, и сын постоянно ощущал на себе внимание девчонок, рассчитывающих на дармовой просмотр новых фильмов.
Настя нравилась Андрею, опять же, он считал, что именно так должен поступать каждый мужчина, когда остается один на один с девушкой в пустом помещении.
Он просунул в дверную ручку учительский стул, быстро подошел к Насте, неловко, порывисто обнял, прижался к её пухлым губам своими обветренными и колючими.
Настя не испугалась, только в голове приятно закружилось, а в груди возник огонек пламени, начавший медленно сползать в низ живота, заполняя всё сладким дымом, делая дыхание прерывистым и громким.
Ладони Андрея, лежавшие на ее лопатках, стали сползать к округлым ягодицам, на которых вскоре оказалась лишь одна ладонь, в то время как другая стала оглаживать Настин живот, спускаясь всё ниже и ниже под резинку тонких трусиков…
– Анастасия Владимировна, а разве улица Володарского у нас есть?
Рая и Лида склонились над бандеролью, вчитываясь в нацарапанный синим фломастером адрес.
– Теперь это улица Полевая, пора бы запомнить!
Соломатина вышла из подсобки с зажатой в пухлой руке пачкой почтовых квитанций.
– Настена, помоги им, а то сейчас опять накрутят, что сам черт ногу сломит, а мне потом отдувайся.
Анастасия отложила в сторону журнал приема заказных писем и встала. Но стоило ей лишь приблизиться к стеллажу с увесистыми посылками и бандеролями, как словно того и ждавшие девахи моментально испарились, тут же возникнув у стола с готовым второй раз закипеть чайником. Тихо звякнули чашки.
Тогда девять лет назад тоже шел дождь, и тоже был тот же стеллаж, только посылок и бандеролей было больше. Может быть, люди в те годы были добрее и хотели сделать кому-то
Сегодня и посылок и писем стало меньше.
Интересно, что в этой бандероли, обрадуется ли ей человек, живущий на улице Полевой, бывшей Володарского?
Анастасия подтянула к себе тугой сверток, развернула его другой стороной, чтобы прочитать адрес.
Бандероль была адресована её похороненному вчера мужу.
Глава 2
Рабочий день прошел как обычно.
Не переставая шел дождь, в такую погоду народу на почте бывает мало, а, может быть, подошло время, когда людям просто стало нечего получать, и нечего отправлять.
В прежние годы в их город потоком шли посылки со всех концов необъятной, многонациональной страны.
В отделе доставки остро пахло калужской антоновкой, ростовским чабрецом, абхазскими мандаринами, грузинской чурчхелой.
В обратную сторону шла копченая рыба – остромордая, зубастая, с колючими плавниками, порезанная на сочные куски, закрученные в вощеную бумагу, но чаще всего ароматная зверюга отправлялась на большую землю целиком, упершись подвернутым хвостом в боковую стенку фанерного ящика с дырками.
С годами картина изменилась.
Яблоки всевозможных сортов теперь щедро лежали на прилавках городских магазинов, да и цитрусовыми мало кого можно было удивить.
Спрос далеких родственников на копченую рыбу северных морей вряд ли упал, но, судя по отсутствию на почте специфического запаха, в прибрежных водах она более не обитала.
Стемнело.
Анастасия вышла на улицу. Дождь ненадолго стих.
Она несла в руке так и не успевший просохнуть за день зонт.
Надо было бы зайти в магазин, но если еще неделю назад она знала, что сегодня ей необходимо купить, то теперь этот поход был, скорее, по привычке.
Владимир никогда не заводил с нею разговора о детях, не спрашивал, хочет ли Анастасия ребенка.
Она со страхом ждала этого вопроса, и кляла себя за то, что с самого начала их знакомства не сказала Владимиру, что не может иметь детей.
История была скверная.
Майор Щетинин клялся, что разведется с женой, что счастливее Насти не будет никого на всем белом свете, и Настя верила.
По молодости и отсутствию опыта в делах интимных она имела мало представления о способах предохранения от беременности, доверив это вопрос Николаю Ивановичу, как человеку взрослому, и достаточно опытному, женатому, в конце концов, и майор её не до поры до времени подводил.
Залёт случился под новый год, когда изрядно подпивший Щетинин потерял над собой контроль.
Они встречались в квартире, которую майор называл конспиративной.
На последнем этаже выщербленной северными ветрами пятиэтажки отчаянно дуло из неприкрытой чердачной двери за решеткой из грубо сваренных арматурных прутьев.
В квартире на пятом этаже тоже было холодно.
Майор включал шумный воздушный обогреватель, который доставал из пустого шкафа и ставил на грязном полу.
У стены с выцветшими обоями стоял разложенный диван, в котором лежало постельное белье, не новое, но чистое.