Поверженные буквалисты. Из истории художественного перевода в СССР в 1920–1960-е годы
Шрифт:
Кашкин ВОЗВОДИТ НА МЕНЯ ПРЯМУЮ ПОЛИТИЧЕСКУЮ КЛЕВЕТУ караемую не только общественным мнением, но и уголовным законом.
НЕТ, ЭТО ОН, КАШКИН, запрещая переводить точно, требуя вуалей и пудры, рекламируя нечитаемый и бездарный перевод Козлова, ПОМОГАЕТ БУРЖУАЗНОЙ АНГЛИИ ВЫРЫВАТЬ КЛЫКИ И КОГТИ У ЛЬВА-БАЙРОНА.
А уж невольно или вольно он это делает, – пусть решат соответственные органы.
На этом я кончаю разговор о Кашкине, кандидате филологических и докторе хемингуэевских наук.
Но я не верю в непорочное зачатие вышеопр о вер гнутой клеветы.
Общеизвестно в переводческих кругах Москвы, что тесно сплоченная кучка, – и ранее господствовавшая
Характерным штрихом является выступление Т. Аксель (члена бюро секции переводчиков зарубежной литературы) на одной из собраний прошлой зимы. Речь зашла о переводе пьесы Фаста «30 серебренников», сделанном кем то из «чужих». Аксель негодовала: «этот же перевод пойдет в театрах! за него получат десятки тысяч! так нельзя! надо, чтобы всё было под нашим контролем!» Это слышали десятки людей. «Вожди», конечно, не одобрили такого выступления: излишняя откровенность неуместна. Но безудержная реклама «своих» идет полным ходом и «превыше всех приличий».
Так, Н. Вильям (член бюро секции) заявил в прошлом году в своем докладе, что – подобно тому, как Пушкин рекомендовал учиться русскому языку у московских просвирен, – так он, Вильям, рекомендует переводчикам учиться русскому языку у переводчиц Дарузес и Топпер! [138] А когда на совещании в «Лит-газете» ее работник т. Разговоров привел цитату из читательского письма, в коем удивлялись, как переводчица Касаткина умудрилась из «плиты с четырьмя камфорками» сделать плиту с «четырьмя топками», то на т. Разговорова обрушилась та же Аксель: «это – оскорбление одной из наших лучших переводчиц! мы должны протестовать!»
138
Опечатка. Имеется в виду Вера Максимовна Топер. – А. А.
И вот, в конце своей статьи в «Новом мире» Кашкин уже называет ряд переводческих имен, – именем С.Я. Маршака маскируя другие, – носители коих переведут-де Байрона как должно.
Таким образом, под кашкинской «идеологической надстройкой» явный «экономический базис».
В этой связи я должен кое что сказать о себе. Как переводчик я работаю 1) над моими любимыми авторами, 2) в широких масштабах; по мелочам, – за редчайшими исключениями, – я не перевожу ничего, ибо переводческая работа лишь тогда успешна, когда сроднишься с данным автором и трудишься как художник, а не как ремесленник.
Наряду с этим, у меня никогда не было тенденции ни к монополизму, ни к непотизму.
Иллюстрация к первому утверждению: в «большого» Верхарна, изд. 35 г. я включил переводы Брюсова и Волошина и целую книжку, переведенную А. Гатовым, хотя у меня почти все эти стихи переведены тоже; в книжку Верхарна, изд. «Мол. гвардии» я включил почти все переводы Брюсова, отведя им полкнижки. Далее; я много лет подумывал о переводе гениальной поэмы Агриппы д’Обинье Les Tragiques. Но, когда ко мне в 35 г. (тогда я был редактором Гослитиздата) пришел мне неведомый Валентин Дмитриев (глухонемой, научившийся говорить) с образцами своего перевода этой поэмы, я, найдя их удачными, немедленно помог ему заключить договор на полный перевод этой поэмы [139] . Теперь Дмитриев является автором многочисленных переводов «Поэтов революции 48 г.», Клемана, Эж. Потье и др. Наряду с этим укажу, что именно мною были привлечены к переводческой работе лучшие наши переводчики – Тарковский, Липкин, Петровых. – Следовательно, руководствуясь моим долгом советского
139
Этот перевод так и не вышел: клика некоего В. Парнаха, переведшего строк 700 этой поэмы в добавление к переводу «Мемуаров» организовала длительную травлю Дмитриева и добилась своего: Парнах напечатан, а Дмитриев – нет, хотя его перевод (тыс. 10 строк) был принят и оплачен. Положительным рецензиям почтенных лиц (как проф. Ю.Н. Верховский) противопоставлялись шулерские рецензии, со всевозможными передержками. – Пораспросите-ка об этом самого Дмитриева.
Иллюстрация ко второму утверждению. Будучи 6 лет редактором и распределяя переводы, я ни одной строки не поручил моей жене, хорошей переводчице Манухиной, с успехом переводившей стихи Мопассана, Райниса, Барбюса и др. Ее перевод «Филиппа II», исполненный без договора, наудачу, был включен в редактированную мною книгу лишь с санкции тогдашнего заведующего соответственным сектором Гослитиздата.
Далее. Печатая свои книги, я никогда не напирал на денежную сторону. Иллюстрация: за перевод доброй половины стихов Верхарна (в сборнике 35 г., – тыс. 7–8 строк), ранее не напечатанный, я согласился получить по рублю за строку (вместо 2И – тогдашняя ставка) ввиду того, что печатается «очень много». За перевод ДЖ (55 тыс. экз., т. е. 6 тиражей) я согласился получить как за 2 издания, т. е. почти в три раза меньше, чем следует по закону и меньше, чем я получил бы по средней ставке (мне платили высшую) за 6 тиражей.
Значит, борясь за свое место в переводческих рядах, я не ищу денег, а тем паче обогащения. У меня нет ни яхт, ни автомобилей, ни дач, ни коллекций фарфора или кактусов. Единственное, что я «добыл» помимо гонорара своими переводами, это отдельная квартира, предоставленная мне по личному распоряжению одного из руководителей нашей страны, позаботившегося о создании мне лучшей обстановки именно для моей переводческой работы.
Но в переводческом деле множество литпромыш-ленников, переводящих «всё» и умудряющихся из года в год, так или иначе, переиздавать свои опусы.
Как же им упустить такую золотую жилу, как Верхарн или Байрон?
Мне с 35 г. не удается добиться переиздания моего, почти полного, Верхарна. Три года назад в план Гослитиздата был, наконец, включен «вообще» избранный Верхарн, – и четвертый год эта книга переползает из плана в план: «руки не доходят». Казалось бы, просто: есть перевод Брюсова и мой, названные в БСЭ (1 изд.) лучшими. Сделать книгу нетрудно. – Нет! Весною 52 г. некая Гальперина (не упоминавшаяся выше Ревекка Гальперина, а другая), на обсуждении плана Гослитиздата заявила: «Кому нужен Верхарн, а особенно в переводах Шенгепи?»
И вот Кашкин в своей статье «подбирается» и к этому вопросу, поминая старую, 23-го года, и довольно суровую рецензию Брюсова о моем Вехарне. Но поминает он ее, конечно, с передержками. Брюсов, весьма ревнивый к переводчикам Верхарна, которого он первый начал переводить и пропагандировать, укорял меня в недостаточной точности в некоторых случаях, в несоблюдении эквипинеарности, в недостаточной бережности в отношении мелких деталей фактуры – вроде внутренней рифмы в иных местах – и т. п. Но при этом Брюсов подчеркивал, что мой перевод «несравнимо выше» всех других переводов Верхарна, появлявшихся в эти годы.