Поверженные буквалисты. Из истории художественного перевода в СССР в 1920–1960-е годы

Азов Андрей Геннадьевич

Кашкин (приходится еще раз упоминать это имя), заговорив о брюсовской статье, об этой оценке, конечно, не упоминает (так же, как умалчивает о лестной оценке моего Байрона в статье Федорова, откуда цитирует мимоходный упрек). Зато он, в экстазе ясновидения, «читает в сердце»:

Проницательный критик Брюсов уже тогда определил несостоятельность переводческой манеры Шенгели. Однако Ш не внял Брюсову (240, 1, 2).

Во первых, Брюсов упрекал меня за нехватку

тех качеств, за наличие коих меня скальпирует Кашкин. Во вторых, я «внял» Брюсову: стал переводить много бережней.

А в третьих, «проницательность» Брюсова проявилась в том, что он через несколько месяцев пригласил меня профессором в свой Литинститут (где Кашкин тогда был студентом – и не из очень способных) и передал мне свой курс энциклопедии стиха…

Таким образом, группка начинает вести бой и на «ближних подступах» к Верхарну.

И уже совсем на днях было «обходное движение»: В. Россельс, который был одним из редакторов того сборника «Леси Украинки», помещенный в коем мой перевод «Роберта Брюса» был назван критикой лучшим в книге, в своем реферате «Национальная форма» уже (без мотивировки) назвал меня «формалистом», а статью Кашкина «прекрасной». Правда, Россельс, эта переводческая Маргарита, которая своей невинности пока не доказала, должен был выслушать от одного из товарищей (которому я лично едва знаком) весьма резкую реплику. Но что ж, – маленькая неприятность не мешает большому удовольствию…

Я не говорил бы о всей этой мелкой возне, хотя «борьба за пирог», ведущаяся сейчас в переводческих кругах, весьма дурно – во многих случаях – пахнет.

Но я думаю, что, если говорить о Байроне, борьба ведется не только с экономических позиций.

ПЕРВЫМ ГОНИТЕЛЕМ моего ДЖ был бывший гражданин Сучков, занимавший с 43 или 44 г. должность заведующего иностранной редакцией Гослитиздата. Он, отказавшись выпустить заказанный мне Гослитиздатом, принятый и оплаченный перевод ВОЕННЫХ СТИХОВ Верхарна, бивших прямо по врагу и звучавших так, как если бы они были написаны в 41 г., а не в 14, – почти три года мариновал ДЖ под всевозможными предлогами. Для меня нет сомнения, что этим он угождал купившим его сипам.

Ни для кого не секрет, что этот субъект был persona grata у переводчиков определенной группы.

Он участвовал в выборах первого послевоенного бюро секции. Он, сидя в президиуме, позволил себе кричать на товарищей, пожелавших закрытого голосования, заявляя, что их пожелание – «контрреволюционная вылазка» (И).

Став директором Инолита, он закрыл двери этого издательства для всех переводчиков кроме

определенной группы. Посмотрите на титульные листы книг Инолита за «сучковские времена»: там всё те же 5-6-7-8 имен, тасующиеся в разном порядке (я имею в виду художественную литературу и, отчасти, публицистику).

И иные носители этих имен являются и доселе продолжателями и глашатаями сучковских установок в отношении моего ДЖ, участниками травли.

Я НЕ УТВЕРЖДАЮ НИЧЕГО БОЛЕЕ.

Но объективно, если учесть, что ДЖ и вообще Байрон, как сообщалось несколько лет назад, не допущен в библиотеки англоамериканских войск; что в Англии был выпущен клеветнический фильм Bad lord Byron («Дрянной лорд Байрон»); что журнальчик «Британский союзник» в юбилей Байрона посвятил ему кислую как уксус статью, говоря об его «устарелости», – нельзя не сопоставить с этим практические результаты травли моего ДЖ, действительные и возможные.

Например. Издание Однотомника Байрона, который предполагался к выпуску весной 49 г. (к 125-летию смерти Байрона), затянулось на 4 года: лишь недавно сдан в набор. После всех кляуз «комиссии по качеству» мой ДЖ частично (см. выше письмо проф. Самарина) был всё же включен в Однотомник, но в конце истекшего лета, втайне от меня, был выброшен оттуда. На мой вопрос о причине, мне ответили в соответственной редакции, что причина – в «неблагоприятных отзывах о Суворове» (в каковых обвиняли уже не меня, а Байрона), «которому мы ставим памятники». На вопрос же директора, т. Котова, к которому я обратился, та же редакция ответила, что ДЖ выброшен из за чрезмерного объема книги.

Ну, – когда на один вопрос даются два вздорных ответа, то ясно, что подлинный ответ утаен. Нельзя же прятать от советского читателя лучшее произведение Байрона, если даже в нескольких главах он и говорит «неприятные вещи». Ведь можно было дать другие, резко антиангпийские главы! Нет, сработали к выгоде реакционной Англии! Книга слишком толста? Так выбросьте письма! Или дайте двухтомник: выпустили же избранного Гюго в 2 томах! Нет! Как же можно нарушить план?! А нарушить здравый смысл, дать массовому читателю – на десятилетия – Байрона без ДЖ (всё равно что дать Пушкина без «Онегина»!) – это можно.

А за это время, глядишь, кто нибудь сработает новый перевод, гладенький, серенький, приблизительный, нечитаемый, – и «Дон Жуан» исчезнет из алмазного фонда советского читателя, – чему, конечно, порадуются кое где и кое кто…

Я СПРАШИВАЮ: может ли такое невозбранно происходить в столице Советского Союза?

Георгий Шенгепи

Москва, 27 декабря 1952 г.