Повесть о доме Тайра
Шрифт:
Со временем, когда в мире вновь воцарилось спокойствие и Сюндзэй отбирал стихи для поэтического сборника «Тысяча танка» [518] , он с новой грустью вспомнил о Таданори, вспомнил его слова, сказанные в час их последней встречи, достал тот свиток, и, хотя было в том свитке множество прекрасных стихов, отобрал всего лишь одно-единственное стихотворение под заглавием «Цветы родного края», и поместил в сборник, подписав: «Автор неизвестен», ибо опасался неудовольствия государя:
518
…для поэтического сборника «Тысяча танка»… — Поэтическая антология «Тысяча
Сюндзэй не мог поступить иначе, ибо Таданори считался теперь преступником, врагом трона. Но все же сколь это горестно и прискорбно!
14. Цунэмаса покидает столицу
Цунэмаса, дворецкий императрицы, сын Цунэмори, главы Ведомства построек, в детстве был отдан в служки к настоятелю храма Добра и Мира, Ниннадзи. Несмотря на тревогу и спешку, он вспомнил о любимом наставнике и, взяв с собой несколько самураев, поскакал к храму. У ворот он сошел с коня.
519
«…столица старинная Сига…» — Сига (на территории современного г. Оцу, префектура Сига) была резиденцией императоров с 668 по 672 г.
— Счастье изменило нашему дому, нынче мы уже расстались со столицей! — возгласил он. — Если я еще жалею о чем-то в нашем бренном мире, то лишь о разлуке с настоятелем сего храма! Восьми лет впервые пришел я сюда и вплоть до тринадцати, когда стал совершеннолетним, ни на мгновение не разлучался с настоятелем, разве лишь в дни болезни… Но сегодня я уезжаю, отправляюсь на запад скитаться по бескрайним морским просторам, и горестно мне, что не ведаю, когда снова доведется сюда вернуться! Мне хотелось бы еще раз повидаться с преподобным владыкой, но, увы, я в неподобающем облачении, ибо надел уже боевые доспехи, держу в руках лук и стрелы и потому охвачен смущением!..
Настоятелю стало жаль Цунэмасу.
— Ничего, пусть войдет, как есть, переодеваться не надо! — сказал он.
В тот день Цунэмаса облачился в боевой кафтан из лиловой парчи и в светло-зеленый панцирь, книзу темно-зеленого цвета, опоясался мечом в украшенных позолотой ножнах, взял стрелы с черно-белым оперением, под мышкой держал лук, туго обвитый пальмовым волокном, крытый лаком. Шлем он снял и повесил через плечо на шнурах. В таком наряде преклонил он колени перед покоями настоятеля. Настоятель тотчас же вышел. «Сюда! Сюда!» — позвал он, высоко приподняв завесу. Тогда Цунэмаса, взойдя на помост, кликнул одного из спутников своих, Аримори, и тот подал ему лютню в красном парчовом футляре. Цунэмаса принял лютню, опустил ее перед настоятелем на пол и промолвил:
— Я принес вам лютню «Сэйдзан» — «Зеленую горку», которую вы пожаловали мне в минувшие годы. Нет слов, чтобы выразить, как мне жаль расставаться с нею, но было бы грешно сокрыть столь прекрасное произведение искусства в пыли и прахе далекого захолустья! Если случится чудо, если к нам снова вернется счастье и я возвращусь в столицу, я надеюсь опять получить от вас эту лютню! — так, проливая слезы, говорил Цунэмаса.
Преисполненный жалости, настоятель ответил ему стихами:
Наступает, увы, час безвременной нашей разлуки, но пребудет вовек незабвенный образ со мною в этой лютне «Зеленая горка»…Цунэмаса попросил у настоятеля тушь и кисть и начертал:
РодниковойНаконец Цунэмаса распрощался и пошел прочь. Обитатели храма — монахи, послушники, мальчики-служки, все, вплоть до монахов-воинов, цеплялись за его рукава, горюя о разлуке, и не было ни единого человека, который не пролил бы слез. Но больше всех скорбел некий Гёкэй, сын дайнагона Мицуёри, в прошлом — учитель Цунэмасы. Предстоящая разлука печалила его столь сильно, что он проводил Цунэмасу до речки Кацуры. Увы, сколько ни сокрушайся, всему приходит конец… У реки Цунэмаса распростился с учителем, и оба в слезах расстались.
О горная вишня! Печально цветенье твое — чуть раньше, чуть позже суждено с цветами расстаться всем деревьям, старым и юным… —сказал ему на прощание старый монах. А Цунэмаса ответил:
Давно уж ночами походной одежды рукав стелю в изголовье и гадаю, в какие дали заведет дорога скитальца…Потом Цунэмаса высоко вскинул алый стяг, который по его указанию вез свернутым один из его вассалов. Заметив стяг, другие вассалы устремились к своему господину и вскоре стало их больше сотни. Подгоняя коней бичами через короткое время догнали они императорский поезд.
15. Лютня «Зеленая горка»
Однажды, когда Цунэмасе было семнадцать лет, его послали в храм бога Хатимана, что в Усе, с подношениями от императорского двора. Тогда и вручили ему лютню «Зеленая горка». По прибытии в Усу он исполнил перед храмом одну из сокровенных мелодий. И хотя сопровождавшие его царедворцы впервые услыхали эту мелодию, они все как один пролили слезы волнения, растроганные до глубины души. Даже простолюдинам-слугам, не понимавшим музыки, и то почудилось, будто в душу к ним снизошла благодать. Так прекрасно было искусство Цунэмасы!
В древние времена, в царствование императора Ниммё, весной 3-го года Касё, вельможа Тэйбин, придворный церемониймейстер, отбыл в великое Танское государство. Там повстречал он Лэнь Цефу, учителя музыки при дворе танского государя, и перенял от него три сокровенные мелодии. Когда же Тэйбин собрался в обратный путь, он получил в дар три лютни. Назывались они: «Черный слон», «Львенок» и «Зеленая горка». Но бог-дракон, наверное, позавидовал Тэйбину, потому что по дороге в Японию разбушевались волны и ветер, на море поднялась буря. Пришлось Тэйбину бросить на дно морское лютню «Львенок», дабы умилостивить царя-дракона; но две другие лютни он благополучно привез в Японию, где они украсили императорскую сокровищницу.
В годы Ова, в царствование блаженного императора Мураками, как-то раз, в пятнадцатую ночь, когда полная луна ярко сияла в небе и ветерок веял прохладой, император играл на лютне «Черный слон» во дворце Прохлады и Чистоты. Внезапно какая-то тень предстала пред государем и послышался дивный голос, напевающий песню.
— Кто ты и откуда явился? — спросил император, перестав перебирать струны.
— Я — Лэнь Цефу, учитель музыки из Танского царства, некогда обучивший Тэйбина трем сокровенным мелодиям, — отвечал голос. — Но одну из трех мелодий я утаил и за этот грех ввергнут теперь в обиталище демонов. Ныне я явился сюда, ибо звук этих струн невыразимо прекрасен! Позвольте же мне передать вам эту третью мелодию, дабы я обрел наконец просветление в потустороннем мире. — С этими словами призрак взял лютню «Зеленая горка», стоявшую подле императора, и, настроив струны, обучил его последней из трех сокровенных мелодий. Это и есть мелодия «Земля и Небо».