Поворотный день
Шрифт:
— У англичанина, — коротко ответил Дундич и сел, подобрав шашку.
— У летчика?! Ах ты… Где он?
— Посадил в поезд, как вы приказали.
— Как — в поезд? Да ведь он надул нас! Подожди… а как ты выудил у него письмо?
— А ля гер ком а ля гер. «На войне, как на войне», — говорят французы.
— Как на войне, я знаю, — насупился Буденный. — Почему ты решил тряхнуть его еще разок?.. Чего ты молчишь? Ладно… Отпустил и отпустил, чего теперь. Говори!
— Мне показалось, Семен Михайлович, что он боялся не так, как боится человек, опасаясь за свою жизнь.
— Верно, — подумав, сказал Буденный. — И что же ты сразу не взял его под микитки?
— Тогда ведь дрожки могли и не понадобиться, товарищ комдив?
Буденный хмуро посмотрел на улыбчивого подчиненного.
— Думаешь, сделал лучше?
— Не знаю, — уклончиво ответил Иван. — Я подумал так: если бы я, Иван Дундич, отправившись однажды с важными сведениями на дорогой машине, вернулся бы без нее, да еще пакет оставил у врага, что бы вы сказали? — Буденный спрятал глаза, кашлянул. — Вот! На войне главное — доверие между соратниками, правда? Потерявший доверие — никому не нужный труп.
— Ну ты это брось, Ваня. — Пряча усмешку в усах, Буденный встал. Поднялся и Дундич. — Тебе я верю как себе. Спасибо. — Руки разводчика и комдива слились в крепком пожатии. — Но специального толмача для «разговоров» с Антантой, пожалуй, в штаб выпишу.
Они поняли друг друга и дружно от души расхохотались.
Рейс вне расписания
На рассвете белые начали теснить полк Стрепухова к крайним улицам Дубовки. Ныло ясно, что они приняли полк за более крупное соединение, брошенное на штурм города. Стрепухов считал, что задание он выполнил. Значит, можно было не очень упираться и отходить.
В это время в предрассветной мгле кто-то заметил на рейде баржу. С помощью цейсовского бинокля различили на мачте катера трехцветный флаг Российской империи. Выходило, что у красных под боком стояла баржа врангелевцев. Когда она подошла, кто на ней, почему команда не снялась с якоря ночью, когда в городок ворвался полк? Эти вопросы теперь не давали покоя Петру Яковлевичу. Вдруг там боеприпасы, фураж, продовольствие, в которых так нуждался корпус Буденного? Тогда Семен Михайлович ни в жизнь не простит такую оплошность.
Срочно стали допрашивать пленных, что за баржа, когда прибыла, что доставила. Большинство казаков недоуменно таращили глаза, вглядываясь в силуэт судна: сами первый раз видим.
Лишь раненый поручик Ярцев оказался в курсе. Баржу доставили вчера вечером из Царицына. Насколько ему известно, на ней содержатся пленные красноармейцы, работники Совдепии, не успевшие убежать из города или оставшиеся для подпольной работы, но выслеженные контрразведкой Врангеля. Как сообщили начальнику гарнизона Дубовки, поскольку царицынская
— Кто должен встречать баржу? — спросил Стрепухов, с беспокойством прислушиваясь к ружейной перестрелке, доносившейся со стороны балки.
— Начальник местной тюрьмы и я.
— Вас знают на баркасе?
Ярцев неопределенно пожал плечами.
Мир тесен.
Петр Яковлевич провел по лицу рукой, словно хотел разгладить оспинки.
Теперь, зная, что на барже свои, он должен что-то сделать, чтобы освободить пленников. Но что? Самое лучшее — затребовать баркас к пристани. А вдруг в это время белые ворвутся на набережную и перехватят баржу? Посадить в лодки бойцов и направить их к баркасу? Взять судно на абордаж? Но там могут встретить пулеметы.
В штаб вошел ординарец Дундича.
— Кадеты мост взяли, заходят в наш тыл!
«При таких темпах через полчаса могут быть здесь», — отметил Стрепухов и приказал Шпитальному:
— Оставьте Оленью балку и отходите сюда. Дундичу вели срочно ко мне!.. Вы можете выехать к баркасу? — спросил раненого поручика, в изнеможении опустившегося на стул.
Крупные капли пота выкатывались у того из-под густого чуба и торопко стекали по гладкому высокому лбу. Ярцев, придавив правый бок, виновато улыбнулся:
— Вряд ли… А впрочем…
Он тяжело вздохнул, надеясь этим заглушить боль, понимая, что его отказ может лишь ускорить конец. Ведь ему лучше любого рядового и даже унтера известно, что красные не милуют пленных офицеров, тем более в такой критической ситуации, какая сложилась сейчас. Для буденовцев она оказалась такой же неожиданной, какой была всего несколько часов назад для гарнизона Дубовки. Кто бы мог подумать вчера вечером, что отошедшие к самому Камышину красные сумеют так стремительно пройти степной пустошью более ста верст. И если вчера они не расстреляли Ярцева, то лишь потому, думал он, что надеялись получить из его уст какие-то важные для себя данные. Во всяком случае, не о барже. Но ни о чем другом краском его не спрашивает.
А Петр Яковлевич в это время думал, что, конечно, Ярцев не жилец. Если бы не такой поворот, они могли бы прооперировать поручика, попытаться спасти, ведь совсем еще зеленый. Но теперь надо, очевидно, дать ему спокойно отойти в лучший из миров. Так, наверное, и поступил бы Стрепухов, если бы не судьба заключенных на барже. Начальник тюрьмы сбежал, а Ярцев сказал, что лишь им двоим было поручено встретить катер. Стрепухов пришел к единственному выводу: ночью белые не рискнули подъехать к берегу потому, что услышали выстрелы. Они решили дождаться утра и выяснить обстановку. Но теперь она не устраивала красных. Стрепухов понимал, что через полчаса, самое многое через час его полк вынужден будет оставить городок. Но он также понимал, что всю жизнь будет казнить себя за то, что не смог ничего придумать для спасения товарищей, томящихся в черном чреве баржи.