Поворотный день
Шрифт:
— Ну, ну, доложу я вам, господа офицеры. По-моему, хрен редьки не слаще. И теперь самое время нам с вами воздать молитву Николаю-угоднику, развернуться на сто восемьдесят градусов и, несолоно хлебавши, отбыть восвояси.
— Что вы там мелете? — не выдержали нервы у поручика.
— По-моему, нас встречают «товарищи».
— Какие «товарищи»? Дайте бинокль.
Пробежав окулярами по борту пристани, поручик увидел двух водников и одного солдата. Ни на берегу, ни на взвозе — никого. «Померещилось
Когда буксир поравнялся с дебаркадером, поручик приказал:
— Глуши мотор! Спросим.
Капитан повернул к себе медный наконечник рупора и крикнул:
— Машина, стоп!
Задохнувшись, движок мелко вздрогнул и заглох.
— Ста-арик! — сложил лодочкой ладони поручик. — Кто в селе?
— А вам кого надоть? — в свою очередь полюбопытствовали с пристани.
— Ты не хитри, старый хрен! — рассвирепел капитан катера.
— Это ты, что ль, Панкрат? — удивился пожилой волгарь, приложив руку к козырьку старой форменной фуражки. — Чаво понапрасну лаисся? Свои здеся.
— Ты можешь позвать кого-нибудь из офицеров? — спросил поручик.
— Они тама, наверху, сбегать, что ли?
— Пошли кого-нибудь.
— Как сказать-то: требуют или просют?
Во время этой сцены Дундич спокойно раскуривал папиросу, пряча ее в рукав шипели. Его тоже удивила пустынность берега: неужели Стрепухов не добрался сюда, неужели в селе снова белые, следует ли причаливать, не лучше ли двигаться дальше до Камышина? Пока матрос пойдет в село, можно все обдумать не спеша. Он глянул на Шпитального. Круглая физиономия ординарца сияла, словно начищенная риза иконы. Неужели он что-то приметил? Тот подмигнул.
Матрос скрылся в шкиперской, Дундич бросил окурок за борт, решительно опустил руку в карман и сказал тоном, не допускающим возражений:
— Ваша миссия окончена, поручик. Теперь я отвечаю за все. Причаливай!
— Слушаюсь, — покорно сказал капитан, наклоняясь к наконечнику рупора. — Тихий вперед! — дал он команду мотористу. Потом прошел на корму и крикнул на баржу: — Причаливаем! Готовь швартовы! — Вернулся в рубку, молча оттеснил рулевого от штурвала и осторожно стал подводить баржу к пристани.
— Вас ничего не смущает? — наконец опомнился поручик, — Вы так уверены, что здесь свой?
— Я доверяю ординарцу. У него на своих собачий нюх.
С треском и скрежетом борт баржи притерся к борту дебаркадера, катер, сдав чуть вниз, пришвартовался к барже. В наступившей тишине сквозь плеск волны слышались голоса в трюме баржи.
А вверху раздалась четкая команда:
— Выходи по одному! Винтовки складывай сюда! Кто при чинах — налево!
Почуяв недоброе, речник шепнул Дундичу:
— Влипли! Рубим концы и разворачиваемся.
— Глуши мотор и давай наверх, —
Первым на палубу баржи поднялся поручик. Дундич обратил внимание, что он сначала качнулся назад, а затем замер как вкопанный.
Через перила свесилась голова Стрепухова:
— Живые?! Ну; великое тебе спасибо, дорогой мой товарищ! — Радость подмывала командира полка. — Я как увидел, что вы двинулись, так аллюром сюда.
Часть освобожденных влилась в полк Стрепухова, остальные — измученные, больные, истощенные — после обеда снова заняли места на барже, и катер, теперь под надежной охраной красных, взял курс на Камышин, а полк, выполнив отвлекающий маневр, поспешил на соединение с дивизией, которая получила приказ прорвать фронт в районе железнодорожной ветки Арчеда — Себряково.
Истории с бронепоездом
В последних числах августа девятнадцатого года все дивизии корпуса Буденного двигались от Камышина к Михайловке.
Шедшая впереди корпуса разведка узнала, что на запасных путях станции Себряково стоят три бронепоезда. Чтобы они не достались красным, белые уже взорвали два, а команда третьего перебила своих офицеров, заперлась в вагонах и стреляет в каждого, кто пытается приблизиться.
Приехав к разведчикам, Семен Михайлович предложил план захвата крепости на колесах. Он велел конникам спешиться на окраине и тайно пробраться к железнодорожной насыпи, к длинным каменным сараям-пакгаузам, которые прикрывали станцию с запада.
До крайних дворов все шло лучше некуда. Но вот перед бойцами открылся большой пустырь, поросший высокой пожухлой травой. Как быть? Идти в рост — сразу заметят. Ползти по-пластунски — далеко, с полверсты. Буденный приказал разбиться на группы и короткими перебежками приблизиться к пакгаузам.
Дождались, когда заходящее солнце ослепило бойницы и, пригибаясь, бросились к железной дороге. Белые заметили разведчиков слишком поздно — пулеметы уже не доставали бегущих. А бойцы, стреляя по смотровым щелям, поднимались на паровоз и вагоны. Испугалась команда, что красные могут подложить динамит под паровоз, отворила бронированные двери и вывесила флаги капитуляции.
Подъехали после боя конармейцы к бронепоезду, трогают его руками, проверяют: верно ли, что он весь железный? Удивляются, как это удалось, не потеряв ни одного человека, захватить такую грозную машину.
А Дундич в это время сидел на сложенных шпалах и терпеливо ждал, пока санитарка Агриппина Зотова сделает ему перевязку. Вгорячах не заметил, как ударился коленкой о подножку, и вот — открылась старая рана.
Только санитарка закончила перевязку, разыскал его Семен Михайлович и сказал: