Пояс жизни. Трилогия
Шрифт:
– Негуманоидных рас? Впервые слышу о таких.
– Ты что, Цилия, прогуливала лекции в академии?
– Хм, я думала, ты знаешь! Я никогда не училась в Вашей академии, и, вообще, не имею отношения к изучению истории доиндустриальных цивилизаций.
– Ты никогда не говорила об этом. Странно, а каким же образом ты сюда попала?
– Ты не спрашивал, а вообще, я и сама не понимаю. Наверное, совершенно случайно. Ведь я паромедик по профессии, и моя основная специализация - совместимость предполагаемых биологических объектов с трансплантируемыми матрицами сознания, находящимися в режиме ожидания в ГИП (глобальном информационном поле).
– И что, Вам это удалось воплотить на практике?
– Представь себе, да. В наших лабораториях были выращены тела-дублеры, соответствующие возрасту примерно тридцатилетних людей, двух очень уважаемых людей, которым было уже далеко за пятьсот лет. Прости, но я не могу назвать их имен из соображений врачебной этики. Так вот, подсаженные после смерти оригиналов, матрицы, успешно прижились в стерильном мозге клонов, и эти люди продолжают с успехом жить и трудиться. Причем, они идентифицируют себя именно, как личности тех, умерших людей.
– Фантастика! Просто не верится! Только не пойму, какая связь между всем этим и твоим пребыванием здесь?
– Я не знаю и предпочитаю не задавать пока лишних вопросов по этому поводу. Думаю, когда настанет необходимость, мне обязательно сообщат, а пока я, с успехом, выполняю роль домашней рабыни, и меня это вполне устраивает. Могу сказать лишь одно, когда мне была предложена эта работа, я случайно подслушала, что говорили между собой члены комиссии о каком-то человеке. Всего я не припомню, но вот то, что он, якобы, уже пережил чуть ли не с десяток трансплантаций сознания, это я помню точно. А если учитывать, что средняя продолжительность жизни на Гее составляет примерно пятьсот лет, то, сколько же тогда ему? Страшно даже представить себе. Как думаешь, не о профессоре ли они говорили тогда?
– Очень может быть. Возможно, где-то в глубине веков и заключена его тайна, но мы можем только гадать до тех пор, пока профессор не сочтет возможным сам все рассказать нам. И довольно об этом. Иди ко мне. Мы, наконец-то вместе, и пусть эта ночь, будет принадлежать только нам двоим.
Аврелий вновь нежно обнял Цилию и стал страстно целовать ее губы, глаза, шею, опускаясь все ниже и ниже. Девушка не сопротивлялась и, наслаждаясь ласками любимого человека, позволила ему целовать всю себя.
Едва только предрассветные сумерки начали рассеивать ночной мрак, Аврелий, нежно поцеловав спящую Цилию, встал с ложа, и, накидывая на ходу одежду, вышел из кубикулы. Он, было, направился в собственную спальню, но, подумав, повернул в другую сторону. Все существо его было переполнено счастьем минувшей ночи, и он решил охладить свое разгоряченное тело прохладой воды в бальнеуме. Юноша, бесшумно ступая по мраморным плитам пола, пересек атриум, и вошел в темное помещение бальнеума, где отражая угасающие звезды, лившие свой призрачный свет сквозь широкое отверстие в потолке, его ждала манящая гладь воды, наполнявшей мраморный
– Странно, - мелькнуло в голове юноши, - откуда в доме ребенок?
Он вышел из-за колонны, и, закрыв одной рукой ребенку рот, а другой крепко сжав, не давая ему пошевельнуться, спросил.
– Кто ты, как попал сюда?
Он развернул оцепеневшего от ужаса и неожиданности ребенка лицом к себе, продолжая плотно закрывать ему рот, не давая криком нарушить тишину спящего дома.
– Ну же, отвечай!
– Грозно потребовал Аврелий.
– Что тебе здесь нужно? Ты шпионил?
– Я... нет, нет господин! Я только хотела искупаться, пока все спят. Больше ничего такого. Простите меня! Я больше никогда...
Аврелий убрал руку и вгляделся в лицо ребенка. Это была девочка лет двенадцати. Ее густые темно-каштановые с медным отливом волосы, были аккуратно подстрижены, как это предписывалось для рабынь. В ее огромных, широко раскрытых глазах, полных, вот-вот пролиться, слез, юноша прочитал неподдельный страх.
– Не бойся, я ничего тебе не сделаю, - сказал он испуганной девочке, - только расскажи мне, кто ты и как здесь оказалась.
– Мое имя Тания. Я живу здесь с мамой и братишкой.
– Всхлипывая, ответила девочка.
– Но не в этом большом доме, а там, - махнула она рукой в сторону сада, - в маленьком домике. Я не хотела ничего плохого, только искупаться.
– Так почему ты это делала тайком? Разве нельзя было просто попросить хозяина или управляющего разрешить тебе приходить в бальнеум?
– Что ты, господин! Разве могут рабы...
– Рабы?
– Не дав девочке договорить, переспросил Аврелий.
– Так ты рабыня?
– Да, господин, хотя я теперь и сама не знаю. Мы живем с мамой и братом не как рабы. Никто не заставляет нас работать, и отец всегда сам приносит нам еду и разные вещи.
– Отец? Постой, постой, ты хочешь сказать, что твой отец живет в этом доме? Кто он - хозяин дома?
– Нет, что ты, господин, он же знатный патриций. Мой отец - управляющий в этом доме.
– Мерцил твой отец? Вот это новость! Давай-ка, рассказывай все по порядку. Кто твоя мать, и где Вы были раньше.
– Мою маму зовут Зоя. Раньше мы жили на соседней вилле. Мама служила горничной рабыней у госпожи, а папа часто приходил к нам. Потом госпожа заболела и умерла, и тогда папа попросил хозяина продать нас ему. С тех пор мы живем здесь.
– Как давно это произошло?
– Больше года назад, в мартовские иды, господин.
– Прекрати называть меня господин. У меня есть имя. Можешь звать меня просто Аврелий. И скажи, Тания, а хозяин дома знает о том, что Вы здесь живете?
– Полагаю, что да, знает. Ведь как может управляющий, хоть он и вольноотпущенный, без позволения хозяина поселить на вилле свою семью?
– Ты очень рассудительная девочка и, по всему видимому, хорошо воспитана.
– Меня мама учила. Я, кроме латыни, говорю на греческом и фарси, а еще я умею читать и писать.
– С гордостью ответила девочка.