Прекрасная Гортензия. Похищение Гортензии.

Рубо Жак

Он поселился здесь не случайно, у него была какая-то неясная, но далеко идущая цель. Здесь ему иногда приходилось туго. Чувствовалось, что он привык командовать, все делать по-своему, но на новом месте это у него не вышло. Всякий раз, как на него орали, он упрямо прижимал уши, махал хвостом с интервалом в три и семь десятых секунды, затем впивался когтями в нежное тело Карлотты; в ответ раздавался громкий шлепок. Он тут же отступал с поля боя, побежденный, но не раскаявшийся.

Несмотря на постоянную угрозу со стороны Мотелло, я продолжал приходить к Лори и Карлотте. Мне было необходимо углубить познания в геометрии. Кроме того, меня заинтриговал тайный замысел Мотелло, о котором Лори и Карлотта, по-видимому, совершенно не подозревали. Теперь-то я знаю (поскольку пишу этот роман, а стало быть, знаю все, что в нем происходит), с какой целью Мотелло устроился в эту квартиру.

Была еще и третья причина, заставлявшая меня пересекать сквер Отцов-Скоромников:

я собирал материал для фундаментального «Трактата о Рыжих», который начал писать, наблюдая за Арманс, старшей дочерью Синуля. Когда Синуль первый раз пришел к Лори, то вызвал у Карлотты электрический разряд такой силы, что удалился оттуда в полном изнеможении; после этого он сказал мне, что только сейчас понял, насколько смягчился характер у его дочери: он словно перенесся на восемь лет назад, когда Арманс было четырнадцать.

Глава 8

Польдевская капелла

В рассказе Мотелло о его жизни было много несообразностей, в его поведении — много странностей. Я отмечу здесь три факта.

Прежде всего, было довольно-таки странно, что он явился к Лори и Карлотте уже на следующий день после того, как они, надеясь на возвращение Лиилиии, решили временно взять кота. Они еще никому не успели сказать об этом. Приход Мотелло они восприняли как чистое совпадение. Но я в этом сомневался. Совпадение — злейший враг романиста. Ведь абсолютная власть над событиями — единственное наше достояние (но события не должны выходить за рамки Воображаемого Возможного Мира, в этом вся трудность, вся красота, и даже весь героизм нашего ремесла; нам нужна хотя бы эта власть, пусть она только бумажная, ведь Реальный Мир не очень-то ласков с нами, как будет показано в следующей главе). А потому события должны развиваться согласно плану и иметь логическое объяснение; объяснять появление Мотелло только тем, что он случайно проходил мимо, когда двум донельзя рыжим дамам понадобился кот, — это никуда не годится!

Далее: Мотелло отрекомендовался как черный кот, и чернота его шерсти действительно была неоспорима. Но вот однажды, в холодный зимний день, когда я сидел на диване в большой комнате и ждал начала урока — точнее, ждал, пока у Карлотты закончится буйный приступ ликования, выражавшийся в бесконечных сальто-мортале: накануне ей удалось достать редкий постер, на котором «Дью-Поун Дью-Вэл» были изображены в виде инопланетян, — произошло нечто исключительное: Мотелло, возможно, напуганный этими сальто-мортале или укрощенный холодной погодой, вдруг забрался ко мне на колени. Он замурлыкал. Почесывая ему пузо, я, к своему удивлению, заметил, что у корней его шерсть не антрацитовая, а серо-черная, слегка отливающая синевой. Мотелло бросил на меня настороженный взгляд, тут же загладив его мурлыканьем, живо соскочил с моих колен и не забирался на них, по крайней мере, недели три; когда он наконец опять это сделал, его шерстинки были черны от начала до конца, если можно так выразиться.

И последнее, самое важное: однажды Карлотта вернулась из лицея на час раньше (сумев убедить учителя истории, что у него отстали часы: она потом два месяца хохотала над этой проделкой) и не обнаружила в квартире Мотелло. Она звала его, заглядывала во все углы. Ей уже представилось, будто он выпал из окна, сломал лапу, уполз в кусты и не может позвать на помощь. Она позвонила в кафе «Императорская развилка», где Лори, как обычно, пила послеобеденную кружку «гиннеса»: Лори сказала, что не выпускала Мотелло, и он должен быть дома.

Через пятьдесят минут, после безуспешных поисков по всему кварталу, Лори и Карлотта пришли домой и увидели Мотелло на кухне. Когда его спросили, где он был, он стал уверять, будто заснул в шкафу над мусорным ведром — а ведь Карлотта точно помнила, что заглядывала туда. Эта загадка так и не прояснилась, но я заметил (хотя никому не сказал о этом), что он появился как раз в то время, когда Карлотта обычно возвращалась из лицея.

Предоставляю вам самим сделать выводы из этих трех фактов.

Так или иначе, одно обстоятельство казалось мне неопровержимым: Мотелло вовсе не был годовалым, но удивительно смышленым котом-подростком, за которого себя выдавал.

_________

Примерно в то же время, когда Мотелло пришел к Лори и Карлотте, возможно, чуть раньше, а возможно, чуть позже — для нашей истории это не имеет значения — в пустовавшую квартиру на четвертом этаже слева в третьем подъезде дома 53 въехал новый жилец. Я это знаю, потому что я Автор и знаю все, а вы это знаете, потому что я вам об этом говорю.

Я не могу сделать вас прямым свидетелем этой сцены: тогда нам с вами пришлось бы совершить сколь неуклюжие, столь и бесполезные кульбиты во времени и в пространстве. Не забывайте, что мы уже, с одной стороны, сидим в «Гудула-баре», почти рядом с Лори и Гортензией, а с другой стороны, присутствуем на уроке геометрии. Хватит с нас и этого. Так что придется вам поверить

мне на слово.

Упомянутая квартира оставалась пустой очень долго, с того дня, который последовал за воскресным торжеством у Польдевской капеллы и переименованием отрезка улицы Закавычек в улицу аббата Миня. В тот памятный день, день исчезновения Александра Владимировича, оставившего мадам Эсеб скорбной и безутешной (хоть и не вдовой: ведь ее муж Эсеб был в добром здравии), большой фургон полностью вывез из квартиры неизвестно какое количество мебели и других содержавшихся там вещей: неизвестно какое, потому что контейнеры были наглухо закрыты, и полностью, потому что я вам это говорю. И вот в квартире появился новый жилец. Большой фургон полностью доставил неизвестно какое количество мебели и других вещей в наглухо закрытых контейнерах. Новый (?) владелец (или съемщик?) квартиры дал на чай кряжистым, мускулистым грузчикам, а перед этим побеседовал с ними, чтобы вдохновить на добросовестный труд: «Сегодня хорошая погода, — говорил грузчикам новый жилец квартиры на четвертом этаже слева в третьем подъезде, — но в воздухе чувствуется прохлада». А грузчики хором отвечали: «Дождик-дождик, перестань, мы поедем в Иордань!» (Это были грузчики в старинном духе). А еще, протягивая им монету, — как выяснилось, золотую и польдевской чеканки, — он сказал: «Держите, молодцы, и пейте за мое здоровье», — грузчики поблагодарили его, сказав: «Осушим мы чашу и снова нальем». Это было его единственное появление на публике. Он не вступал в разговоры ни с мадам Батюс, новой консьержкой, ни с мясником Буайо, который жил в этом же доме; его не видели ни в булочной Груашана, ни в «Гудула-баре», ни в москательной лавке Лаламу-Беленов. Он не получал писем, выходил из дому с наступлением темноты и сразу исчезал, словно умел проходить сквозь стены, а возвращался на рассвете. По словам мадам Батюс, раза два или три встречавшейся с ним на площадке первого этажа, это был молодой человек лет двадцати восьми-тридцати двух, недурной наружности, ростом чуть выше среднего, со светло-каштановыми волосами, глазами неопределенного цвета (было темно, и он не дал ей времени вглядеться внимательнее), с длинным, изящным носом и без особых примет. Он был удивительно тихий: ни единого звука не проникало из его квартиры в квартиру Лори, хотя их разделяла лишь тонкая стенка.

Примерно тогда же, когда к Лори явился Мотелло, а в соседнюю квартиру вселился таинственный новый (?) жилец (владелец?), а может быть, чуточку позже или чуточку раньше — для нас это роли не играет — Карлотта и Эжени совершили грандиозное открытие.

Как-то в субботу, после обеда, они играли в сквере в бадминтон, коротая время до передачи «Звездная дорожка», и вдруг от мощного удара Карлотты волан перелетел через ограду, отделяющую сквер от огорода возле Польдевской капеллы. Вокруг никого не было: все уехали за город по случаю хорошей погоды. Поэтому Карлотта смело перелезла через ограду и забралась в польдевский огород, засаженный салатом латук. Было божественно тихо; обитавшие в огороде улитки мирно храпели на свежем воздухе. Карлотта не сразу заметила волан и махнула рукой Эжени, зовя ее на помощь. Между тем волан грациозно приземлился у небольшого сарайчика, сколоченного из неплотно прилегающих друг к другу досок: выступ стены защищал его от посторонних взглядов как со стороны сквера, так и со стороны дома 53, а также с улицы аббата Миня. На цыпочках, чтобы не потревожить царственный сон улиток, Карлотта подошла поближе и… онемела от удивления; из сарайчика раздался звук, похожий на стон, жалобный, недовольный, но полный достоинства, унылый, но мужественный, — впрочем, какими бы ни были психологические нюансы, различимые в этом звуке, природа его не вызывала сомнений: это было ржание. В те времена Карлотта еще переживала страстное увлечение лошадьми. Она знала наизусть все статьи «Лошадиной энциклопедии», выписывала журнал «Всадник», преодолевала препятствия так же легко, как трудности геометрии и была горячо привязана к чистокровному арабо-английско-польдевскому жеребцу по имени Ростанг. Услышать и распознать ржание, даже приглушенное, она могла бы и за шесть километров.

Она сделала знак Эжени, чтобы та подошла как можно тише. Они заглянули в щель между досками и увидели

пони

чудесного, грустного, одинокого, трогательного польдевского пони золотисто-серой масти, с густой рыжей гривой, представителя самой горделивой, самой дикой, самой неукротимой, самой прекрасной породы пони, какая существует на свете. Пони тоже посмотрел на них, нашел, что они милые, и выразил сильнейшее желание познакомиться с ними поближе. Это желание было взаимным. Они досыта накормили его салатом (предварительно извинившись перед улитками, которых пришлось разбудить и перенести на другие растения), поцеловали его в морду, пообещали принести морковки, а когда он попросил редиски, пообещали и это. Они узнали, что его зовут Кирандзой. Все трое еще раз бурно расцеловались. Эжени и Карлотта перелезли через ограду в сквер и отправились к Карлотте на совещание на высшем уровне.