Прежде, чем умереть
Шрифт:
— Весьма великодушно, — отвесил я короткий поклон.
— Ага. А теперь кругом, и пиздуйте нах**.
— Мы бы с превеликим удовольствием, вот только грузовик свой заберём.
— Грузовик больше не ваш. Считайте это платой за доставленное Навмашу беспокойство.
В тот самый момент, когда мой наделённый полномочьями собеседник договорил «считайте», из дальнего окна противоположного дома исчез один ствол.
— Так не годится.
— Охуеть ты борзый. Мне говорили, думал — брешут, а оказалось — правда. Уясни, борзый, ты всё ещё жив только благодаря своему имени. Кое-кто из бугров, возможно, расстроится, узнав о твоей кончине.
Ствол номер два аккуратно покинул соседний оконный проём.
— Приятно слышать.
— Но горевать они
— Всё ясно, мы не ищем проблем. Только одна просьба, — тянул я время, как мог.
— Чего ещё?
— Разреши забрать кое-что из машины. Понимаю, это может показаться глупым, но там, в бардачке, лежит одна очень личная вещица, которая дорога мне и ни для кого больше ценности не представляет. Более того, мир будет благодарен, если я оставлю это сокрытым от чужих глаз. Серьёзно, однажды несколько человек её увидали — пришлось убить всех, из сострадания. Их глаза кровоточили, а желудки выворачивались наизнанку. Мои вкусы слишком далеки от общепринятых норм. Но, с другой стороны, именно они — больные и извращённые — позволили дать начало новой жизни. А это ведь всегда прекрасно. Согласен?
— Во даёт, — усмехнулся уполномоченный. — И что же там?
Шипение ВСС дало команду «На старт!», раскатистый хлопок «Скаута» скомандовал «Марш!».
Мы со Стасом метнулись в разные стороны. Оставшийся стоять столбом Николай утонул в поднятой шквальным огнём пыли. Впрочем, безудержный треск четырёх автоматов в доме старосты довольно быстро сделался сольным, а секундой позже и вовсе смолк, сменившись бурным, рвущим голосовые связки потоком проклятий:
— Суки!!! Вы в конец берега потеряли!!! Против кого прёте, уёбки?!!! На Навмаш вздумали прыгать?!!! Вы хоть знаете, что с вами сделают?!!! Вы молить о смерти будете, сучары!!!
— Утомил, — достал я из подсумка Ф-1, выдернул чеку и удивительным по красоте броском отправил чугунный подарок в оконный проём к шумному охранителю закона.
— Бля! — донеслось оттуда растеряно, а потом хлопнул взрыв, и куски домашнего уюта вылетели из квартиры Вениаминыча наружу.
Сам же виновник торжества, всё это время прилежно лежавший на пузе, смекнул, что закон остался без защиты, и предпринял робкую попытку покинуть территорию бандитского разгула, но к несчастию Вениаминыча, одна из выпущенных мною пуль легла аккурат за его правое колено. Нога вывернулась под непредусмотренным изначальной конструкцией углом, и староста с трогательным «Ой» вернулся в горизонтальное положение. Боль пришла мгновением позже.
Поборов жгучее желание насладиться корчами и завываниями Вениаминыча, я на пару с Ольгой пошёл убедиться в отсутствии признаков биологической активности на занимаемой им при жизни площади.
Трое стрелков, с коими я не удостоился чести пообщаться, отмокали в лужицах своего богатого внутреннего мира, обзаведясь новыми технологическими отверстиями в черепах. Болтуну же повезло меньше. Теперь растерянные интонации в его прощальном слове стали понятны. Трудно оставаться собранным и чётким, когда внезапно ощущаешь ягодицами рёбра подкатившейся гранаты. Причудливо сплетённые ноги соединялись с осыпанным пылью торсом посредством жидкой кашицы, до сих пор пульсирующей под мокрыми изодранными тряпками.
— Ну здравствуй, — отпихнул я подальше оброненный автомат. — Дай хоть посмотрю на тебя, защитник закона.
Тот хрипло усмехнулся и оскалил красные зубы:
— Постой, — неловко вскинул он руку на линию направленного ему в голову ствола. — Последняя просьба.
— Я слушаю.
— Скажи, что в бардачке.
— Фото твоей мамаши, сынок.
Всё-таки приятно отправлять людей в небытие, дав ответ на их сакральные вопросы. Это придаёт действу некой осмысленности, завершённости. Молчаливое нажатие на спусковой крючок переводит убийство в категорию тупой механической работы. Нельзя быть виртуозом, забивая скот, но можно быть им, ставя логическую точку над экзистенциональным «и».
— Поумнее ничего придумать не мог? — фыркнула Ольга.
—
— Почему никто не шутит про уродливых папаш?
— Наверное, это не так обидно. Откуда мне знать?
— А по-моему, всё дело в мужском шовинизме. Никогда не слышала шуток про мамку от женщин.
— Что ты привязалась? Он тебя вообще сукой обозвал. Лучше возьми Павлова и пригоните машину, нам ещё серебро грузить. Эй! Какого хрена?! — открыл я входную дверь и застукал Станислава сидящим верхом на Вениаминыче.
— Говори, падла! — держал он извивающегося старосту за уши и давил большим пальцем на его левый глаз. — Давай, ну! У тебя же охуенно богатая фантазия! Спиздани мне красиво!
— Стас-Стас, остановись, — поспешил я на выручку визжащей как свинья жертве допроса. — Он так откинется раньше времени.
— Отвали! — огрызнулся дознаватель-энтузиаст. — Ты ему колено отстрелил. Теперь моя очередь.
— Ладно. Как знаешь. Но если он сдохнет, сам будешь население обрабатывать.
Станислав довольно ощерился и продолжил с удвоенным рвением. Глазное яблоко под его пальцем сместилось к переносице, деформировалось и, в конце концов, лопнув, брызнуло как тухлое яйцо. Вениаминыч сорвал голос и теперь только хрипел, задыхаясь.
— Давай, — стёр Станислав ошмётки о его рубаху, — пой. Страсть как охота послушать, — достал он нож.
— Я скажу, — засипел староста. — Всё скажу, всю правду, богом клянусь.
— Смотри, шкура, почую враньё...
— Нет-нет, никогда. Я на вашей стороне, я...
— Враньё!
Нож пошёл в ход, и площадь вновь огласилась клокочущими хрипами.
— Ну всё, — махнул я Ольге с Павловым, — хватит глазеть, тут надолго, а работа сама себя не сделает.
Глава 17
Что нужно предпринять, дабы расположить к себе человека, расположить настолько, чтобы тот смог без стеснения и утайки рассказать о самом потаённом? Разумеется, его нужно пытать. Но просто это лишь на словах. Специалисты знают, насколько бывает тяжело выудить нужную информацию, особенно когда эта информация — единственное, что стоит между допрашиваемой особью и мрачным жнецом в чёрном балахоне. Да, рано или поздно говорить начинают все, но далеко не всегда можно позволить себе такую роскошь как неспешность. Первая ошибка новичка — обозначение своих целей допрашиваемому. Сделаете это, потребуете чего-то конкретного, и у вашего визави тут же появится собственная цель — продать свой товар подороже. Целеустремлённый человек — сильный противник в такой игре. Наличие цели порождает надежду, а уничтожить надежду — дело не быстрое. Нельзя примерять на себя роль покупателя, нужно быть продавцом, а информация не должна быть товаром, она — средство платежа. А что же тогда мы продаём? Смерть, конечно же. И, как перед любым хорошим продавцом, перед нами стоит задача внушить покупателю мысль, что без нашего товара ему никак не обойтись. О да, он должен влюбиться в наш товар, вожделеть его всеми фибрами души. Ничего, что вначале клиент шарахается и категорически отказывается платить, ведь мы монополисты на его рынке. Слишком сильно расхваливать не стоит, клиент сам должен придти к нужному решению, мы его лишь легонько подталкиваем, направляем. Нам как бы не очень-то и хотелось продавать, товар-то отменный, покупателя найдёт, и между делом расписываем его достоинства. Если всё делать с умом, вскоре клиент полезет в кошелёк. Но нет, рано брать плату, мы рассказали ещё не обо всех прелестях товара, да и цену пока не называли, а та, что предложена, нас совершенно не впечатляет. Покупатель наш, теперь осталось только раскрутить его на максимум. Пусть продолжает предлагать больше и больше, пока не вывернет все карманы, пока портки не скинет, пока не выдерет себе коронки изо рта, пока не отпишет нам дом, жену, детей и любимую канарейку. Только тогда мы готовы будем его осчастливить.