Приключения мистера Вулписа

Некрасова Таня

— Да…

— Потому что цветение у них выпадает на конец зимы-начало весны! Удивительно, не так ли?

— Вроде бы эти цветы изображены также на вашем семейном гербе, если не ошибаюсь?

— Истинно так! Моя бабушка их очень любила. Она была первой, кто привез их из Гринхэйвелла и начал разводить в Облачной Долине. Жаль, что с почётной доски Роузстока убрали её имя!

— Она жила в сложное время… — подытожил Ноттэниэль, вполуха слушая трепет Шарлотты. Он назубок знал историю Роузстока, знал, что старая госпожа Софьен Де Муар — мир её

праху — была стёрта с памятной доски, когда сэра Руперта Роузстока (тот был по природе хищником) сместил некто из травоядных, чья шайка всерьёз заявила, что никто не поймёт травы лучше, чем тот, кто на ней вскормлен. И все это приняли. Даже члены семьи Де Муар.

Нарядившись в камзол, Ноттэниэль удовлетворённо покрасовался перед зеркалом в прихожей. Ему предстояло возвратиться на промозглую слякотную улицу, в сумрак неприветливого весеннего вечера. И мысль о том, чтобы отпустить господина без чашки горячего чая, унижала гостеприимство Шарлотты как хозяйки дома. В конечном итоге, они закончили знакомство чаепитием за круглым столом в той же гостиной. От многочисленных белых кружев скатерти у Ноттэниэля рябило в глазах, но он не смел жаловаться. Он был так голоден, что проглотил всю панакоту за пару заходов ложкой, а чай как хлебом заедал солеными крекерами.

Гретта тоже составила им компанию. Она сидела невеселая и почти ничего не говорила, но её отношение к Ноттэниэлю, которого обе дамы знали под именем Ноэль, было однозначно негативным. Коза всё сверлила его взглядом, сама до конца не понимая, что именно её выбешивает в нём. Что если её недоверие надуманное? Возможно, это играют в ней инстинкты. Или, быть может, ревность? Она боялась делиться своими опасениями с мадемуазель Шарлоттой, потому что не хотела прослыть в глазах госпожи расисткой. Гретта не любила риск, особенно если он касался её репутации.

— Скажите, Ноэль, а куда вы, собственно, направляетесь? — поинтералась Шарлотта, отпивая чай из фарфоровой чашки. — Не отрываю ли я вас отдел?

— Я просто прогуливался, мадемуазель. Здесь, неподалёку живёт моя родня, — соврал тот.

— А как ваша фамилия?

Ноттэниэль насторожился. Кусок желе застрял в горле.

— Я расскажу вам завтра — загадочно улыбнулся он, положив ложку на пустую тарелку. — Что насчёт вас? Откуда привела вас ваша дальняя дорожка?

— Я расскажу вам завтра, — улыбнулась ему в отместку Шарлотта.

Гретта на это только закатила глаза.

Весь следующий день Шарлотта была сама не своя. Она вела себя нервно, раздражалась по любому поводу и всё летала в облаках. Гретте это очень не нравилось, но ничего поделать с этим она не могла.

— Чарли, дорогая, ты сказала отцу, куда направляешься? — осмелилась спросить коза Шарлотту перед уходом. Та уже обернулась в тёплую серую накидку и завязывала голубоватые атласные ленты на груди.

— Разве ему было когда-то дело до моих свиданий? — хмыкнула она.

— Значит, ты признаешь, что это свидание? — Гретта застыла на

ступеньках большой парадной лестницы, в её повседневном белым с чёрным платье без излишеств и украшений она ни чем не отличалась от прислуги: швеи-ехидне и жабы-дворецкого. Они были также огорчены и взволнованы, как Гретта, но старались не подавать виду.

— Почему бы нет? Ноэль интересный молодой зверь. Он рысь, как и я. Богат, занимателен в общении, не придирчив к еде.

— Ты не находишь, — помялась коза, — его малось странным?

Шарлотта строго глянула через плечо:

— Хм! Я отлично разбираюсь в своей породе, Гретта! Не надо меня наставлять!

Шарлотта хлопнула дверью, и все в комнате одновременно вздохнули.

Роузсток представлял собой маленький закрытый райончик на улице Плакучих Ив. Ивы росли здесь повсюду: на обочинах дорог, между домов и даже на самих домах. Это сейчас они больше походили на метелочки, летом же их длинные тонкие веточки щекотали землю, развевались на ветру, как лошадиная грива. В ивовых тенях томились некрупные домишки, книжные магазинчики и уютные ресторанчики «на свежем воздухе». Поскольку в сезон Роузсток привлекал внимание гостей города, ценники здесь были до ужаса высоки.

Карета Шарлотты притормозила у чёрных кованных ворот. Она заплатила за вход одну среднюю серебряную и гордо затопала по мощеной разноцветными камнями дорожке. Ноттэниэль, как они и условились, ожидал её у памятной доски из серого камня: та стояла на постаменте, как надгробие самой роузстоковской истории.

На Ноттэниэле был всё тот же красный с чёрным камзол — другого он не имел. Для более аристократичного вида он зачесал шерсть на голове от лба к затылку и немного завил усы.

— Мадемуазель! — воскликнул рысь почти не притворно. — Вам очень идёт этот наряд. Вы напоминаете мне один из здешних цветов.

Шарлотта скромно опустила взгляд на корсет своего платья. Он весь переливался пурпуром и серебром, как припорошонная инеем снежная роза. В полумраке дивного вечера ее серебристые и перламутровые заколки мерцали, как звезды, а в тонюсеньких косичках, заплетенных в пышной шерсти на щеках и на шее, искрились шёлковые нити.

Она подала Ноттэниэлю лапу и тот снова её пожал — крепче, чем в прошлый раз.

Шарлотта криво улыбнулась, но вновь не сочла это за грубость. В том, как Ноттэниэль это сделал, было что-то оригинальное.

В тот вечер в саду блуждали ещё несколько душ, но они не отвлекали парочку рысей и не мешали наслаждаться прогулкой, потому что Роузсток был велик, в нём не составляло труда гулять дюжине зверей и никогда не пересекаться.

Шествуя по дорожке среди лабиринта из рослых кустов с бледно-розовыми соцветиями, под которыми ещё лежал снег, рыси какое-то время болтали ни о чем, пока Шарлотта не помянула Ноттэниэлю их разговор о тайнах.

— Что ж, мадемуазель, — посмеялся Ноттэниэль, — по правде сказать, я надеялся, что вы про это забудете.