Привиденьевые

Летц Юна

И некому ведь рассказать, везде тупик, всюду для всех выгода. Все как бы сами на это идут, их никто на верёвке не тянет в корпорацию человеческого смирения. Умалчивание небольшое присутствует, да, но так, в целом, всё чисто, все по контракту. Обмен: витальная сила за жилплощадь, образование детей, новые шмоточки; в жизни всё так и есть, просто тянется годами, а тут практически мгновенный обмен. Можно сказать, что они благодетели, эти воры человеческой жизненности. Но кто же они?

Вопросов было много, тупик и раскалённая мыслями голова.

Те, что выбросил, сработали из угла: турагент появился в один день – колоритный такой мужичок в броне из цветных амулетов. Бах думал, что это будет какой-то древесный гном – древесный гном и пришёл. Прямо в магазин. Открыл мешок и сваливал туда восковых матрёшек, как дома прибирался.

– Зачем так много? – поинтересовался Бах (улыбался и надеялся не спугнуть).

– Свет, – буркнул покупатель, тряхнув мешком.

– Но лица зачем? Магия? – вспоминал он слова на шангаане.

Посетитель смутился и боком щупал путь к отступлению, но Бах уже так крепко зажал его в ситуации приятной беседы, что гном вынужден был уступить.

– Да, – сказал он и гордо вырос. – Это не против закона.

– Я бы хотел посмотреть, пожалуйста, хотел бы узнать то, что будет.

– Нельзя.

– А что можно?

Древесный прищурился и произнёс:

– Можно узнать своё настоящее. Это важнее всего.

– Но настоящее – вот оно, сейчас.

Гном начинал паниковать, оно же – раздражаться.

– И вы знаете, что сейчас происходит?

– Мы стоим с вами в магазине, я беру информацию, вы покупаете свечи. Ещё немного и получите свою скидку.

– Это первый взгляд.

– А что ещё?

– Ну, например, то, что за вашей спиной огонь.

Бах обернулся, потом понял: метафора.

Турагент моргнул глазами, как фотографировал.

– В общем, давайте к делу. Хотите попасть к курандейре?

– Куран… Да! Очень хочу!

– Отдадите свечи так?

– Всё это?! Ну, хорошо.

– Тогда вот.

Гном в амулетах протянул какую-то бумажку, забросил на спину мешок воска и быстро вышел. Бах посмотрел на листок – подробный адрес с ориентирами, удивился, зачем древесный мужик носит с собой готовые маршруты. Может, клиентов не хватает? Бывает и так.

Бах выключил поле желания, собрал разбросанные по углам мысли и продолжил рабочий день. Поездку он решил отложить до лучших времён, сейчас надо было разобраться с делами, очень много было дел, и каждое требовало разбирательства.

На этой неделе у них была презентация новой услуги: лепка восковой скульптуры прямо на глазах покупателей. Восковому мастеру сшили специальный костюм из причинно-следственных связей (тематическая подборка), плюс на голове шляпа, и в весёлых ботинках ноги. Получилось свечное божество общего разряда. На днях раздадут листовки в самых злачных местах города и будут ждать человеческого нашествия.

Вечер пятницы свернулся в комочек. Бах со всеми попрощался, закрыл все счета и двери, закрыл рабочую неделю и

поехал в доброе своё тепло. Хотелось расслабиться и говорить на родном языке. Хотелось масляной субстанции вместо глаз. Хотелось огня в горле и за спиной. Этот пожар, о котором говорил посетитель сегодня, этот пожар – это прожигание жизни.

Мирской бар уже открылся, но люди ещё не собрались. Только один человек сидел за столом – фигура мягкая, из дешёвого пластика. Бах окликнул: это был помощник завхоза Гога. Ну надо же, что это с ним?

– Привет, дружище.

Он потянул к нему руку, в ответ также поплыла рука. Гога сидел как увалень: бледная китайская копия человека, старая кожаная игрушка, промежуточного вида существо. Голова ездила из стороны в сторону, как будто разыскивала орбиту, но планета была вокруг, а не внутри. Гога сидел беспомощно перед большой кружкой пены и сосредоточенно смотрел на жидкость сверху вниз. Бах осторожно толкнул его в плечо.

– Что случилось?

– А?

Это было не похмелье и не спиритизм у него – человек понимал всё, отвечал кое-как, но разумно. Только вот общий вид – очень сомнительный.

– Ты чего? – повторил Бах, заныривая под блуждающий гогин взгляд.

– Пена узорная.

– Ну да.

Это утверждение сложно было оспорить, как и то, что помощник завхоза сейчас выступал наглядным примером человеческой размазни. Мелкими струйками из него вытекала жизненная сила. Бах дёрнулся и налетел не на озлобление, но на равнодушие – ещё хуже.

– Гога, что там было? Расскажи.

– Не знаю.

– Ты нормальный вообще?

Гога сдул свою пену и стал тихонько вгонять жидкость в желудок, затягивая через щёлку во рту. Заменял растворы в организме.

– Я ничего не помню, – сказал он, когда допил.

– Вообще ничего?

– Ну я вошёл, там белые стены, кошка.

– Ты соберись, Гога. Какая кошка? Окошко?

– Чёрная кошка. И ещё там окошко.

– Ты ходил в старый корпус?

– Нет.

Гога злобно поднял глаза, но потом снова обмяк.

– Я не помню, правда. Сон приснился – страшный, проснулся – тяжело так, как будто что-то вынули из меня, или что-то ко мне добавили, не пойму ничего.

– Тебе пить не надо сегодня. Иди поспи, что ли.

– Да. Но почему они меня взяли?

– Кто тебя взял?

– Не помню, – сказал он сокрушённо, допил то, что было в кружке, встал и пошёл к входу в свой корпус.

Бах почувствовал спинную кость, выпрямился, осмотрел мир. Где-то тут была засада, но не в прямом смысле. Где-то тут была хитрая пропасть, как будто кто-то вскрывал тело времени, вынимал штыри-держатели и устанавливал новые правила. «Кто же это делает?», – Бах взял спирит, сел за стол, закурил. Надо было хорошенько подумать. «Кошка-окошко», – сложил фразу пополам и положил к себе в карман. У человека до сих пор нет органа, который фиксирует реальность.