Проблеск истины
Шрифт:
Нгуи поинтересовался на кикамба, как я смотрю на то, чтобы вдуть миссис Сингх, и я был рад убедиться, что мистер Сингх либо очень хороший актер, либо не удосужился выучить язык камба.
— Квиша мару, — сказал я, пытаясь закрыть тему.
— Виопа note, — ответил он, и мы чокнулись бутылками.
— Пига ту.
— Пига ту.
— Пига чуй, ту, — объяснил Нгуи с легкой хмельной развязностью, повернувшись к мистеру Сингху. Тот поздравил нас вежливым поклоном и сообщил, что запишет три последних пива на счет заведения.
— Никогда! — воскликнул я по-венгерски. — Nem, пет, soha!
Мистер
— Vdmonos. Ya es tarde. [10]
— Avanti Savoia, [11] — ответил он. — Нунауа.
— Ну ты мерзавец!
— Хапана. Твой кровный брат.
Мы принялись грузить бутылки в машину; мистер Сингх и его сыновья нам помогли. Переводчик стоял в сторонке, и это было понятно: если бы выпускника миссионерской школы увидели с ящиком пива в руках, ему бы не поздоровилось. Вид у парня был весьма унылый; видимо, непонятное слово «нунауа» выбило его из колеи. Я сжалился и позволил ему понести ящик с кока-колой.
10
Пойдем. Это приказ (исп.).
11
Вперед и с песней (ит.).
— Можно прокатиться с вами в машине?
— Почему бы нет?
— Я могу посторожить винтовку.
— Для первого дня службы это слишком ответственная задача.
— Извините. Я просто хотел помочь, сменить вашего брата камбу.
— Откуда ты знаешь, что он мой брат?
— Вы сами его так назвали.
— Правильно. Потому что он мой брат.
— Мне еще многому предстоит научиться.
— Это не повод для уныния, — утешил я, останавливая машину перед лавкой Бенджи. Здесь уже поджидали масаи, надеясь, что их покатают на джипе.
— Пошли они на три буквы, — сказал Нгуи по-английски.
Это была единственная английская фраза, которую он удосужился выучить. В здешних местах английский давно считался языком палачей, чиновников, лакеев и собственно бван. Это был красивый, но мертвый язык, в Африке его употребление терпели, но не поощряли. Поскольку сейчас на нем заговорил Нгуи, мой брат, я тоже ответил по-английски:
— Правильно. И тонкие, и толстые.
Нгуи смерил взглядом особо надоедливого пухлого масая, которого в старые времена (впрочем, не такие уж и старые) он с удовольствием съел бы на обед, и задумчиво повторил:
— И толстые.
— Эй, переводчик! — позвал я. — То есть Петр. Будь добр, пойди в лавку и передай моему брату Мтуке, что мы готовы к погрузке.
— Как я узнаю вашего брата?
— Он камба, ту.
Нгуи не нравились ни переводчик, ни его ботинки, и он со сдержанным высокомерием безоружного камба прошел через толпу вооруженных масаи, реакция которых в целом была положительной, особенно реакция Вассермана.
Наконец все собрались, и покупки были погружены. Я уступил Мтуке место за рулем и пошел расплачиваться. Денег хватило в обрез: осталось десять шиллингов. Я представил, какое будет у Мвинди лицо, когда я вернусь в лагерь с пустыми карманами. Мвинди был не только казначеем, но и моей самозваной совестью.
— Сколько масаи возьмем? — спросил я Мтуку.
— Только камба. И шесть остальных.
— Слишком много.
— Тогда четыре.
Мы
Когда машина съехала с «холма» (так мы называли нижние предгорья вершины), Нгуи взялся открывать сакраментальное пиво, неотъемлемую часть жизни вакамба. Я спросил Деббу, как она себя чувствует. День выдался долгим и по большому счету трудным, с покупками, извилистой дорогой и быстрыми переменами высоты, поэтому она имела право чувствовать себя, как ей заблагорассудится. Дебба покрепче сжала мою кобуру и ответила:
— En la puta gloria.
— Yo tambidn, [12] — сказал я и попросил у Мтуки щепотку снаффа.
12
Аналогично (исп.).
Мтука протянул табакерку, которую я передал Деббе. Она тут же вернула ее мне. Снафф был хорош: не такой ядреный, как у Арапа Майны, но достаточно крепкий, чтобы почувствовать жжение под верхней губой. Не теряя гордой осанки, Дебба передала табакерку Вдове. Вдова угостилась как следует и пустила табакерку обратно: Деббе, потом мне, потом Мтуке.
— Не любишь снафф? — спросил я, заранее зная ответ и чувствуя себя идиотом. Вся сцена была первым некрасивым эпизодом за сегодняшний день.
— Я не могу, — ответила она. — Я тебе не жена. Не могу принять снафф.
Добавить было нечего. Дебба положила руку на кобуру, изготовленную в Денвере фирмой «Хайзер», и погладила цветочный орнамент, с изяществом которого не могла сравниться ни одна местная татуировка, — выцветший, вытертый о седло и протравленный потом.
— Ты весь в этом пистолете, — сказала она. — Вот здесь, у меня в руке.
В ответ я сказал грубость. В племени камба отношения между мужчиной и женщиной построены на наглости и высокомерии, что весьма изнурительно — в отсутствие любви. Любовь тоже страшная вещь, не пожелаешь и врагу, и никуда не деться от этого праздника, который всегда с тобой. А такого понятия, как супружеская верность, вообще не существует; по крайней мере в мужском словаре. Исключением являются отношения в первом браке. Для меня это был первый брак, и я ничего не мог предложить, кроме того немногого, что у меня было. Это, впрочем, тоже чего-то стоило, и мы жили, не задумываясь о завтрашнем дне.
Глава пятнадцатая
Вечер прошел относительно спокойно. В лагере ни Дебба, ни Вдова не захотели принять ванну; очевидно, боялись заведовавшего горячей водой старого Мвинди и зеленой брезентовой ванны на шести ножках. К их отказу отнеслись с пониманием.
От пассажиров мы избавились по пути, высадив их в масайских маньяттах. Проявления бравады никого больше не интересовали: мы находились в темном спокойном месте, усталые, но довольные прошедшим днем. Я предложил Вдове ехать домой, ибо не был уверен, имела ли она право, согласно законам камба, остаться с дочерью. Она была доброй и вежливой женщиной с хорошими манерами, и любые права, которые давал ей закон камба, я намеревался соблюдать неукоснительно.