Проблеск истины
Шрифт:
Легенды, как известно, вырастают из сора, и цена им соответствующая. Тот факт, что одной из моих жен считалась Лили Марлен, нисколько не мешал становлению нашей религии. Я научил Деббу фразе varnonos а Las Vegas, [15] которую она полюбила почти так же, как no hay remedio. Саму мисс Марлен она при этом боялась до смерти, хотя над ее кроватью был наклеен плакат Марлен Дитрих в наряде, практически неотличимом от наряда Евы, а рядом красовались рекламные проспекты стиральных машин, утилизаторов пищевых отходов, двухдюймовых бифштексов и разнообразной ветчины,
15
Айда в Лас-Вегас (исп.).
Сон улетучился совершенно; я опасался, что не засну до утра. Мысли крутились вокруг Деббы, мисс Марлен, мисс Мэри и еще одной девчонки, которую я когда-то очень любил. Она была пышной американкой и обладала парой тех пневматических райских полусфер, что так ценимы простаками, не знающими толку в маленьких крепких грудках. Вдобавок у нее были стройные негритянские ножки и ангельский нрав, слегка подпорченный тягой к постоянному нытью. О ней хорошо было думать одинокими ночами, и сейчас, слушая африканскую темноту, я думал о нашей хижине в Ки-Уэст и об игорных притонах, куда мы с ней любили захаживать, и о холодных рассветах высоко в горах, где мы охотились — в те времена ее интересовала охота не только за деньгами. Мужчина никогда не бывает одинок, и пресловутый ночной час, когда на циферблате вечное три, на самом деле лучшее время суток, если ты не алкоголик и не боишься наступающего дня. Я знал, что такое страх, и в свое время испытал его предостаточно, но с годами он выродился в юношескую глупость сродни долгам, венерическим болезням и любви к сладостям. Страх — это детская дурная привычка, со всеми вытекающими последствиями: ему приятно предаваться, а еще приятнее его предвкушать; у взрослых, однако, нету времени на подобное баловство. Единственное, чего можно бояться, — это реальная и неминуемая угроза, игнорировать которую глупо, если ты в ответе за других; древняя рефлекторная реакция, поднимающая волосы дыбом; если ты ее утратил — значит, пора искать другую работу.
Я думал о мисс Мэри, которая вела себя очень отважно на протяжении девяноста шести долгих дней своей охоты вопреки малому росту, что лишал ее возможности видеть льва в высокой траве, вопреки недостатку опыта и неподходящему снаряжению; ее стальная воля каждое утро поднимала нас за час до рассвета, так что мы уже до тошноты ненавидели львов, особенно когда охотились в Магади, и даже престарелый Чаро, преданный мисс Мэри до гроба, говорил мне, устав от изнурительного марафона:
— Бвана, убей уже чертова льва, женщины не годятся для такой охоты.
Глава восемнадцатая
Погода была идеальной для полетов, и до вершины, казалось, рукой подать. Сидя под деревом, я наблюдал за играющими в траве птицами. Нгуи подошел узнать, какие будут распоряжения. Я велел ему и Чаро почистить и смазать стрелковое оружие и подточить копья. Кейти и Мвинди возились со сломанной кроватью — ее было решено перенести в пустующую палатку бваны Мышонка. Я поднялся, чтобы проследить за процессом. Повреждения оказались несерьезными: одна из перекрестных ножек дала в центре длинную трещину, и каркас для брезента
Кейти смотрел с воодушевлением; видимо, радовался, что мисс Мэри возвращается. Он предложил в качестве временной замены использовать раскладушку бваны Мышонка. Я кивнул и вернулся под дерево, к справочнику по орнитологии и недопитому чаю. Утро было свежее, как альпийский ручей, и меня не покидало чувство неловкости, будто я слишком рано оделся для торжественного приема. Интересно, что нам готовит новый день, подумал я и отправился на кухню, чтобы узнать насчет завтрака. Новый день приготовил Стукача.
— Здравствуй, брат! — приветствовал он. — Как твое бесценное здоровье?
— Лучше не бывает. Что новенького?
— Могу я войти?
— Конечно. Завтракал уже?
— Несколько часов назад, на склоне горы.
— Почему так?
— Вдова меня довела, пришлось уйти и всю ночь бродить, как иногда делаешь ты, брат.
Было ясно, что он лжет.
— Бродить? Ты, верно, хочешь сказать, что вышел к дороге и поймал грузовик до Лойтокитока?
— Что-то в этом роде, брат.
— Добро. Какое же у тебя дело?
— Брат, надвигаются ужасные события.
— Налей себе тонизирующего и рассказывай подробно.
— Дело намечено на канун Рождества, брат. Похоже, грядет кровавая мясорубка.
Я хотел уточнить, для них или для нас, однако сдержался.
— Говори толком.
Стукач соорудил на гордом шоколадном лице подходящую мину и поднес стакан канадского джина к серо — красным губам.
— Почему не «Гордон»? — поинтересовался я. — Дольше проживешь.
— Я знаю свое место, брат.
— «И место это в сердце моем», — процитировал я позднего Фэтса Уоллера.
У Стукача на глазах выступили слезы.
— Вернемся к вопросу, — сказал я. — Варфоломеевская ночь на Рождество. Они что, не уважают малютку Иисуса?
— Мясорубка, брат.
— И женщин с детьми не пощадят?
— Насчет этого никто ничего не сказал.
— А кто что сказал?
— Я слышал, люди говорили в лавке Бенджи. В масайских магазинах тоже говорили. И в чайной комнате.
— Намереваются истребить всех масаи?
— Нет. Масаи придут сюда, на большую нгому в честь малютки Иисуса.
— Про нгому много говорят? — спросил я, меняя тему и демонстрируя, что туманные слухи о грядущих мясорубках не могут смутить человека, который прошел зулусскую войну, и в Мекку наведывается, словно в Атлантик-Сити, не будучи даже мусульманином, и уважает своих предков, сражавшихся под командованием Джорджа Армстронга Кастера у реки Литтл-Бигхорн.
— В предгорьях вершины это главная тема дня, — ответил Стукач, — если не считать мясорубки.
— А что сказал мистер Сингх?
— Он нагрубил мне, брат.
— Думаешь, примет участие в мясорубке?
— Скорее всего он один из организаторов.
Стукач бережно развернул шаль и извлек оттуда пакет. Это была бутылка виски «Белый вереск» в бумажной коробке.
— Подарок мистера Сингха, — пояснил он. — Советую изучить его как следует, прежде чем пить. Я никогда не слышал о такой марке.
— Очень жаль, брат. Марка, может, и неизвестная, но виски хорошее. Все новые марки поначалу следят за качеством.