Прочь из чёрной дыры
Шрифт:
— То есть ты не перестанешь со мной дружить, если узнаешь, что я… могу, короче, быть злопамятной? — осторожно спрашивает Ли. — И реально не переставая злюсь на одного человека?
— Если это твоя английская инквизиторша, то тут даже вопросов нет.
— Не она. Наш дачный сосед. Я из-за него тогда с дерева упала.
— Сосед столкнул тебя с дерева?
— Руки коротки. Я просто залезла повыше, чтобы кинуть ему в клумбу под окном рыбью голову. Но слишком сильно замахнулась, не удержалась и упала. Ничего. Я потом, когда вернулась из травмы, подложила ему в выхлопную трубу тухлое яйцо,
— Он что, сильно её обидел?
— Он всю семью обидел, но её — больше всех. Когда Эльвире было шесть лет, она поругалась с родителями и плакала у калитки. А этот пень вылез на улицу и сказал: «Хватит ныть! Знаешь, почему мама с папой тебя ругают и заставляют полоть грядки? Потому что они тебя не любят. Ты же не их родная дочка. Ты им не нужна!»
— Эльвира не твоя тётя?
— Моя, родная. Сосед наврал, понимаешь? Пошутил типа. Но разве в этом дело? Нельзя такое детям говорить — родным, приёмным, каким угодно! Просто законом должно быть запрещено говорить маленькому ребёнку, который обиделся на родителей, что они его не любят! Потому что вот Эльвира решила уйти из дома, где её не любят. И пошла через лес на станцию. Чтоб вернуться в город и уйти жить в детский сад. Но по ошибке свернула не туда и заблудилась в лесу. Её только вечером нашли, почти что ночью.
— Уф, повезло! — выдыхаю я. — По крайней мере, на неё не натравили в лесу собаку, и всё закончилось хорошо.
— Не очень хорошо всё закончилось. С тех пор Эльвира думает, что её не за что любить, и она никому не нужна.
— Но её же не бросили в лесу, пошли искать.
— Не бросили. Но когда нашли — её же и наказали! А гаду-соседу ничего не было? Он сказал: «Да она всё выдумала, я её в тот день даже не видел», — и взрослые поверили ему! И продолжали пить с ним пиво и ходить на рыбалку. А вот я верю Эльвире. И при любом удобном случае мщу за неё, и всегда буду мстить!
— Хозяину Генриха тоже ничего не было. Может, он до сих пор продолжает спускать на людей собаку. А может, построил свой бункер в лесу и живёт в нём припеваючи.
Еду курьеры привозят. Тех, которые опаздывают, скармливают Генриху. А мне всякие тупые взрослые до сих пор первым делом говорят: «Девочка, тебя собака укусила, потому что ты её дразнила? А что ты с ней делала? Не может собака укусить просто так, ты что-то скрываешь!»
— А помнишь, когда Альбину разоблачили? — продолжает Ли. — Над кем стали издеваться: над теми, кого она обманывала! А Альбину ещё и наградили: теперь она учится в крутой гимназии.
— Да, а ещё…
Весь вечер, с перерывом на ужин, мы составляем список несправедливостей, когда обидчику ничего не было, а обиженный получил по полной.
И в тот день я никого не простила. Скорее, наоборот.
ГЛАВА 14. ЛИ ИЩЕТ СРЕДСТВО
Ли
До сих пор воображаю, как Краш бросает свою нынешнюю и возвращается ко мне. Возвращается, понимаете? В моих мечтах мы уже были вместе.
Но если я мечтаю о невозможном, то Ли — и вовсе о нереальном. Будто она «вылечит меня от собакобоязни», как у неё это называется.
Меня уже немного бесят эти попытки играть в спасателя. Для неё это развлечение, а для меня — воспоминания о худшем событии в моей жизни.
Но я так много думала: и о том, что тогда случилось в лесу, и обо всём, что произошло после, и так долго об этом молчала, что теперь в ответ на любой её вопрос выдаю целый фонтан воспоминаний.
— С чего всё началось? — спрашивает Ли. — Что ты почувствовала, когда в первый раз провалилась в чёрную дыру?
Это случилось в конце февраля. От раны на ноге остался свежий красный рубец. Всё чаще после школы я заходила к Ли и оставалась до вечера. Дома отец врубал боевики на полную громкость и срывался на нас по любому поводу. Особенно на меня, как раз в те моменты, когда я и без того чувствовала себя особо жалкой и ничтожной.
— Что ты тут ходишь с таким лицом? — кричал он. — У тебя что, отец умер? Подумаешь — собака её укусила. С людьми и не такое происходило!
Я не спорила. В его фильмах с людьми действительно происходило ещё и не такое. А они поднимались на ноги, перевязывали раны, перехватывали поудобнее огнемёт и отправлялись выполнять свою миссию.
Как-то утром мама фальшиво-жизнерадостным голосом сказала:
— А давайте забудем про тот случай с собакой, как будто ничего и не было? Пора возвращаться к прежней жизни, радоваться и веселиться.
— Давно пора, — поддержал её отец. — Не зря я такую умную жену выбрал!
Это был в его устах наивысший комплимент — когда он хвалил себя за то, что взял маму в жёны.
Я попыталась припомнить, когда же мы всей семьёй радовались и веселились. Мозги поскрипели и выдали ответ: когда мне было три года, мы пошли в цирк, и это был очень весёлый день в кругу семьи. Наверное, мама тоже смогла припомнить только этот радостный эпизод. И заказала три билета в цирк на ближайшую субботу.
Наши места были высоко, почти под самым куполом. Представление оказалось отличным. Его даже не испортили дрессированные собачки — ведь они были далеко внизу: показали трюки и убежали, весело помахивая хвостиками.
После окончания представления мы пошли в гардероб. Отец встал в очередь, а нам с мамой велел отойти в сторону и не болтаться под ногами. Мама потащила меня искать свободный уголок и заметила ещё одну очередь, но не такую большую, как в гардероб. Очередь начиналась там, где висели афиши. Возле них стоял фотограф с аппаратом. Перед ним на расписном барабане сидел белый королевский пудель.
— Давай сфотографируемся с собачкой на память? — предложила мама. — Попросим сделать магнит.
Мама не издевалась надо мной. Мы ведь договорились забыть про тот случай с собакой, и она забыла.