Пророчество Черной Исабель

Кинг Сьюзен Фрейзер

– В тебе тоже есть что-то от благородной хищной птицы, недаром же тебя прозвали Сокол Приграничья. Но почему предательство стали приписывать тебе? Я же не упоминала ни имени, ни прозвища?

– Но ты упомянула лесного сокола, а я уже многие годы живу в лесу. К тому же я давний соратник Уоллеса и пользуюсь стрелами с белым оперением.

– А кто такой сокол из башни?

– «Соколом в башне» сокольничие называют птицу, взмывающую вверх перед тем, как броситься на добычу. Как видишь, я подхожу и под это определение.

– А кто такой властелин ветров?

– Непонятно, – покачал он головой. – Но,

как бы то ни было, люди стали говорить, что Уоллеса предал именно я.

– Прости меня, Джейми, – прошептала охваченная сожалением девушка, – я не хотела причинять тебе зла, я даже не слышала тогда о твоем существовании…

– Верю. Но ты должна знать, что я все же приложил руку к тому, что случилось с Уиллом.

– Каким образом? Ты же пытался его спасти!

Линдсей накрыл ее руку своей, давая понять, что не желает об этом говорить.

– Что сделано, то сделано, – пробормотал он, – хватит об этом. Моего друга уже не вернешь, и о его гибели я горюю куда больше, чем о потере своего честного имени.

– Но, Джейми…

Сокол снова встрепенулся, и Линдсей стал осторожно покачивать рукой, на которой сидела птица, успокаивая ее.

– Тихо, тихо, птичка, – проговорил он вполголоса и посмотрел на девушку. – Наверное, ты сердишься на меня, Исабель, но все же я прошу тебя о помощи: не давай мне заснуть. Ждать осталось недолго: еще одна бессонная ночь и день, и сокол станет совсем ручным.

– Я вовсе не сержусь, – ответила Исабель и, заглянув ему в лицо, освещенное тусклым светом жаровни, осунувшееся, бесконечно усталое, добавила: – Может быть, ты все-таки немного поспишь, а я подержу сокола?

– Наверное, можно попробовать, – согласился он. – Хотя хищные птицы по натуре одиночки, они обычно спокойно переносят присутствие двух человек – сокольничего и своего хозяина.

– Гэвин вроде бы ничего не имеет против моего общества, – заметила Исабель, глядя на птицу. – Правда, Гэвин? Что ты об этом думаешь, добрая птичка?

Сокол склонил голову набок, как будто прислушиваясь к ее словам.

– Что ж, рискнем, – кивнул Джеймс. – Поищи в сундуке перчатку по руке.

Исабель порылась в сундуке и, найдя поношенную, но еще прочную левую перчатку подходящего размера, надела ее. Сшитая из прочной кожи, щедро подбитая шерстью изнутри, перчатка надежно закрывала руку от птичьих когтей до самого локтя.

– Садись поближе, – сказал Линдсей, когда девушка вернулась на скамью. Исабель повиновалась, и он прижал ее к себе свободной рукой так, чтобы ее плечо уперлось ему в грудь, потом попросил вытянуть левую руку, приподняв запястье, а сам поднес сокола к ее руке и тихо пригласил:

– Не соблаговолите ли перейти к своей новой хозяйке, сэр Гэвин?

Его голос, низкий, певучий, казалось, проникал в самую душу. По спине Исабель пробежал холодок.

Птица посмотрела на людей с недоумением и страхом. Девушка затаила дыхание. Внезапно сокол издал гортанный крик и зашелся в неистовом припадке.

Утихомирить его удалось только после долгих уговоров. Джеймс битый час разговаривал с ним, ласково убеждая смириться и перейти к Исабель. Упрямая птица еще несколько раз принималась хлопать крыльями и голосить, но наконец сдалась и уселась на перчатку новой хозяйки с таким видом, будто провела на ней

всю жизнь. Правда, с непривычки рука у девушки быстро устала, и ей пришлось опереться на плечо Линдсея, который, освободившись от птицы, сразу заснул как убитый.

Исабель не сводила глаз с сокола, тот тоже долго смотрел на нее, но наконец золотистые огоньки его глаз потухли, головка начала сонно клониться вниз.

– Эй, птичка, не спи, – тихонько запротестовала девушка, качнув рукой. – Джейми не велел. Сам, правда, не выдержал, задремал, ну да ничего, пусть немного отдохнет. Ты же не станешь его будить, да, птичка? Кстати, сэр Гэвин, вы знатный лицедей: таких сцен, какие вы нам закатывали, я еще не видела. Браво! А как ваше плечо, не болит?

Она оглядела птицу, любуясь прекрасным бело-серым оперением в легкую крапинку. Хотя сокол казался гораздо спокойнее, чем раньше, по тому, как глубоко вонзились его когти в перчатку, Исабель догадалась, что он все больше волнуется. Надо было что-то делать. Молясь про себя, чтобы птица не поранила ее когтями и не устроила истерики, девушка достала из кожаного мешочка, висевшего у Джеймса на поясе, кусочек мяса и положила его на большой палец одетой в перчатку руки. Сокол тут же жадно набросился на еду.

Неожиданно для самой себя Исабель, подчиняясь неосознанному порыву, запела строчку из ектеньи, к которой приучал птицу Линдсей. Хотя у девушки не было его музыкального слуха, получилось неплохо: мелодия звучала плавно, напевно, навевая покой и тихую радость.

Сокол, в мгновение ока расправившийся с мясом, поднял голову и прислушался, потом несколько раз моргнул и замер.

Исабель торжествующе посмотрела на Линдсея, но тот спал и ничего не видел.

– О Джейми, – прошептала она, – какая досада, что ты не видишь сейчас нашу славную птицу! Она теперь доверяет нам обоим…

Словно поняв ее слова и желая показать, как ему хорошо с новой хозяйкой, Гэвин распушил перья и сделался похожим на большой гриб-дождевик.

Голова Джеймса упала набок. Исабель прислонилась лбом к его макушке, утонув в густых мягких волосах, и стала ждать рассвета.

Мало-помалу в расщелину стал просачиваться свет нарождавшегося дня. «Господи, я же могу убежать!» – обожгла девушку неожиданная мысль. За стенами пещеры ждет вожделенная свобода….

Она прислушалась к глубокому, ровному дыханию Джеймса: он спит крепко и не проснется, если она тихонько встанет, посадит сокола на насест и выскользнет наружу. Да к тому времени, как он проснется, она могла бы уже быть на пути к Уайлдшоу!

Тусклый утренний свет становился все ярче, наливаясь жемчужной голубизной. «Сейчас или никогда!» – мелькнуло в голове Исабель.

Она приподнялась и осторожно сняла с плеча горца руку с соколом. Распушивший перья Гэвин с любопытством уставился на новую хозяйку, но продолжал сидеть спокойно. В его позе и взгляде было столько доверия, что девушка заколебалась.

Она перевела взгляд на Линдсея. Поручив ее заботам свою птицу, нервную, капризную и хрупкую, как прекрасный цветок, Джеймс мирно спал; его красивое волевое лицо, обычно суровое, даже жесткое, разгладилось, стало по-детски беззащитным. Решимость Исабель начала таять. Бежать сейчас, когда Джеймс верит ей и даже делится самыми сокровенными мыслями? Нет, это было бы низко…