Просто солги
Шрифт:
В темноте чувствуется только наше тяжелое дыхание. Мое — почти отсутствующее и ее — тяжелое, хриплое, мешающее ей говорить. Она запрокидывает голову назад, чтобы хоть как-то остановить текущую из носа кровь.
— Кесси… я… тебя… не ожидала… увидеть. — И даже будучи такой измотанной и полуживой, Джен все равно улыбается, точно это не я когда-то сказала ей, что больше не буду ей помогать. Зная, что в любой момент ее могут разорвать на мелкие части, я ей отказала, а теперь сама вынуждена просить у нее помощи. У этой высушенной, изуродованной бывшей Кимовой
— Джен, кто это сделал? Просто скажи, кто это сделал? — Мне едва удается говорить, едва хватает сил, чтобы держать ее размякшее тело. Но она как будто не хочет бороться. (Хочет, как я, наверное, упасть на этот мокро-грязный асфальт.)
Чтобы не встречаться со мной взглядом, она слегка поворачивает голову и молчит. Но улыбка на ее лице уже не настоящая — напускная, фальшивая; это то, что она делает уже по-привычке.
— Уже не важно, — хрипит она в ответ и вновь смотрит на меня, точно умоляя не задавать этот вопрос еще раз, и я осторожно киваю. — Ты поможешь мне дойти домой — здесь недалеко? — И Джен снова слабо улыбается.
Она не без моей помощи поднимается на ноги и облокачивается на мое плечо, предварительно бросив мою сторону взгляд полного сожаления.
— Я так рада… — задыхаясь, произносит она, — …что ты теперь снова видишь.
— Ким знает? — осторожно спрашиваю я.
Возможно, даже не спрашиваю, но Джен — отвечает:
— Не знает. — Она качает головой. — В последнее время он вообще уже про тебя не спрашивает, хотя и ответить мне уже больше нечего.
— Так он вернулся?
— Вернулся.
— И давно?
— Давно.
И тут до меня доходит.
— Это он? Он послал тебя ко мне тогда?
Джен снова сдавленно улыбается. Снова эти невысказанные извинения.
— Мне жаль, Кесси, но я должна была это сделать.
Мы замолкаем одновременно, обе с этим страшным чувством недосказанности, с неприятным осадком где-то в глубине легких. Я просто плетусь в ту сторону, куда мне показывает Джен, а она, уже не в силах даже держать глаза открытыми, покорно следует за мной. В ней есть что-то такое неправильное, ненастоящее. И людей таких не бывает — вечно улыбающихся. Но в ее глазах почему-то навечно засела какая-то необъяснимая грусть, как у человека, не принадлежащего самому себе. Но и я, в сущности, тоже когда-то была не просто Кесси, а Кимовой Кесси. Но теперь это не так. Я надеюсь, что не так.
Темнота сливается с ночной мглой, и я уже, как прежде, иду только так, как чувствую. Перед глазами встает только плотно-серая дымка, а еще ее лицо. Изуродованное лицо Джен.
Она могла бы и не быть такой. Могла бы оставаться детским психологом, могла бы продолжать нести свои поучительные глупости и вечно улыбаться. Но почему-то ей захотелось,
Ее квартира расположена на третьем этаже. Но дом без лифта — сказывается закон о наличии лифта в здании не выше четырех этажей. И мне приходится еще несколько бесконечных пролетов тащить на себе ее изможденное тело.
Джен слабо кивает головой в сторону одной из дверей, и у нее снова идет носом кровь, и ее тело начинает давить на меня все сильнее и сильнее.
— Знаешь, Ким всегда говорил мне, что ты слабая. Говорил, предсказуемая. Но ты не такая… Ты… — как-то невнятно хрипит она, а затем, совсем обессиленная, теряет сознание.
…
— Ты знаешь, что такое завтра? — Она лукаво улыбается, и я не могу отвести взгляда от изуродованной щеки. Щеки, от которой ничего не осталось. Кожи, зашитой в несколько толстых швов.
Я поджимаю губы в притворном ужасе.
— Джен, давай без философии.
На ее маленькой уютной кухоньке стоит тяжелый, густой запах свежего кофе. За окном — что-то вроде осени. На мне — шмотки Джен. На ней — снова ее неизменная улыбка.
— Завтра, — точно не слушая меня, заявляет Джен, — это чистый лист. Ты можешь нарисовать на нем все, что захочешь. Это то, чего не избежать, но чем ты можешь управлять.
— А предыдущие страницы? — усмехаюсь я. — Их можно сжечь?
— Лучше не надо — иначе история будет непонятная.
Я не знаю, когда она говорит шутливо, а когда — всерьез. Вся Джен состоит из этих странных невыявляемых смесей. Но она, она мне нравится.
— Ким зря на тебе не женился, — бормочу я и, чтобы не видеть ее реакции, наклоняю голову над чашкой с кофе и начинаю изучать свое отражение.
Я не вижу ее лица, но чувствую — она снова улыбается.
— Может, и не зря. — В ее голосе слишком много насмешки. Будто она знает то, чего не знаю я. (Но, наверное, все так и есть.) — Кесси, некоторые вещи, они происходят для того, чтобы мы поняли в своей жизни что-то важное, сделали выводы.
— И какой вывод сделала ты?
Она улыбается — снова — но не отвечает.
Где-то в глубине души мне жаль ее. Жаль настолько, что иногда мне кажется, что ее улыбки — это невыплаканные слезы. Галлоны невысказанных чувств. И вся ее психология — это ничто — лишь обобщенные формулы. Конечно, копаться в чужом сознании — что может быть интереснее?
Даже на расстоянии я чувствую биение ее сердца, слышу, как крупными толчками перебирается по ее организму кровь. Джен — живая. И на мгновение я представляю себе, каково это, быть Джен. Каково это, знать, что эти кошмарные рубцы навсегда оставили свой кровавый след на ее лице.