Шрифт:
Было время, когда у нас не было публики «Возможно ли это?» – скажут мне. Очень возможно и совершенно верно: у нас не было публики, а был народ. Это было еще до построения Петербурга. Публика – явление чисто западное и была заведена у нас вместе с разными нововведениями. Она образовалась очень просто: часть народа отказалась от русской жизни и одежды и составила публику, которая и всплыла над поверхностью. Она-то, публика, и составляет нашу постоянную связь с Западом; выписывает
Разница между публикой и народом у нас очевидна (мы говорим вообще, исключения сюда нейдут). Публика подражает и не имеет самостоятельности: все, что она принимает чужое, принимает она наружно, становясь всякий раз сама чужою. Народ не подражает и совершенно самостоятелен; а если что примет чужое, то сделает его своим, усвоит. У публики свое превращается в чужое. У народа чужое обращается в свое. Часто, когда публика едет на бал, народ идет ко всенощной; когда публика танцует, народ молится. Средоточие публики в Москве – Кузнецкий мост. Средоточие народа – Кремль. Публика выписывает из-за моря мысли и чувства, мазурки и польки; народ черпает жизнь из родного источника. Публика говорит по-французски, народ по-русски. Публика ходит в немецком платье, народ – в русском. У публики – парижские моды. У народа – свои русские обычаи Публика спит, народ давно уже встал и работает. Публика работает (большей частью ногами по паркету) – народ спит или уже встает опять работать. Публика презирает народ – народ прощает публике. Публике всего полтораста лет, а народу годов не сочтешь. Публика преходяща – народ вечен. И в публике есть золото и грязь, и в народе есть золото и грязь; но в публике грязь в золоте, в народе – золото в грязи. У публики – свет (monde, балы и проч.), у народа – мир (сходка). Публика и народ имеют эпитеты: публика у нас почтеннейшая, народ православный. «Публика, вперед! Народ – назад!» – так многозначительно воскликнул один хожалый.
Чем бы ни занимались члены многочисленной семьи Аксаковых, их думы всегда о России, о русском народе, о судьбе русской культуры. Об этом свидетельствуют и материалы семейного альбома, хранящегося в фондах Государственного историко-художественного и литературного музея заповедника «Абрамцево». Альбом готовился всеми членами семьи как свадебный подарок Софье Александровне – невесте,
«Всякий клочок бумаги долговечнее самой долгой человеческой жизни. Ты сохрани эти листы, милая Софья, и они сохранят тебе живое воспоминание прошедшего.
В подготовке семейного альбома принимали участие и сыновья С. Т. Аксакова: Иван Сергеевич и Константин Сергеевич.
И. С. Аксаков написал в альбом стихотворение «Душою светлой и прекрасной». К. С. Аксаков поместил в альбоме несколько стихотворений, выражающих его славянофильское мировоззрение, а также статью «Опыт синонимом. Публика – народ». Стихотворение К. С. Аксакова «Софье» было последним из написанных в альбоме. Именно в этот день, 3 апреля 1848 года, альбом посылался Софье Александровне. Перечитывая эти два сравнительно небольших произведения К. С. Аксакова, не перестаешь восхищаться той прозорливостью, с которой наш соотечественник полтора столетия назад отстаивал культурную самобытность как условие исторического самоопределения народа, его самосохранения, настоянного развития и творческого самосозидания. Концепция и практика унификация мира на западной основе, отказ от признания равенства и достоинства всех культур ведут к неминуемой гуманной и экологической катастрофе.
Может быть, в третьем тысячелетии человечество все-таки внемлет этим предупреждениям? И мысли К. С. Аксакова и его друзей-славянофилов будут способствовать этому осознанию.
Работы К. С. Аксакова из материалов рукописного фонда, хранящегося в собрании Государственного историко-художественного и литературного музея-заповедника «Абрамцево», публикуются по изданию: «Абрамцево: материалы и исследования; Вып. I – Абрамцево, 1988, с. 110–112.