Пушка 'Братство'
Шрифт:
"Ыаше продвижение в сторону Ла-Виллет остановлено*.
"B Менильмонтане воздвигнуты баррикады*.
"Войска в Бельвиле братаются с народом".
"Около десятка намих собственных орудий попало в руки мятежников*.
"Мэрия XX округа, занятая нашими войсками, окружена национальными гвардейцами Ранвье*.
"B одиннадцать часов генерал Фарон решил покинуть Бельвиль*.
Каждое из этих сообщений, прочитанных вслух, встречалось оглушительным ревом в низеньком зале "Пляшя Нога".
Затем послание аккуратно сложили, a гонцу после хорошего стаканчика вина наказали выполнить свои долr, то есть срочно доставить
Вокруг митралъезы шли горячие споры. Командир орудия не так уж рвался стрелять по толпе, но зато категорически отказался передать ee баррикаде, тогда получилась бы целая батарея -- их митральеза и наша пушка "Братство". B этом его поддержали и артиллеристы. Надо сказать, что наши женщины во главе с Мартой не слишком на них наседали. Повсюду, где собирались группками по шесть-семь человек штатских и солдат,
споров не возникало. У дверей, куда ни глянь, беседовали вновь обретенные друзья, и каждый охотно обходил спорные вопросы, радуясь взаимному согласию.
– - Мы все патриоты!
– - Тьер и Бисмарк заодно действуют!
– - Любой богом забытый городишко и тот выбирает свою коммуну, a Париж, видите ли, не может!
– - Тьеру гражданская война нужнаl
– - Чтобы укротить черньl
– - Чтобы в Тюильри Орлеанский дом воцарился!
– - Чтобы задушить Республику!
– - Чтобы прижать рабочего, ведь это ему придется выплачивать пруссакам проклятую контрибуциюl
– - И они еще хотели заставить вас в народ стрелятьl
– - ...Да, да... нас... B народ! У-y, сволочи!
От булыжника поднимается парок, a бельвильская Гран-Рю еле слышно вздыхает из самых своих глубин наподобие опары, подходящей в квашне; и это брожение народа проникло в самые недра армии, армии, которая сливалась со своим народом.
Полковнику Леспио удалосъ cnaспги свои собсмвенные пушки только помому, что он дал письменное обязамельсмво прекрамимъ все враждебные действия. 203-й бамальон Национальной гвардии, к коморому npисоединились neхоминцы, кавалерисмы и aрмиллерисмы, омказавшиеся воевамь npомив народа, занимаем подсмупы к мэрии XX округа, хозяином которой смановимся Ранвъе, предъявивший улъмимамум генералу Фарону. Ho даже после заключения соглашения омход войск совершаемся не без мруда. Полку, омходящему no улице Рампар, преградила пумь баррикада, воздвигнумая на Фландрской улице. После переговоров ux npoпусмили, но чумъ подальше, на другой улице, воссмавшие смали преследовамь бегущие войска.
У нас теперь есть собственные гонцы, их рассылает Центральный комитет Национальной гвардии.
– - На улице Бафруа,-- рассказывает, задыхаясь, подмастерье краснодеревца,-- вот крику, вот opyl Члены Центрального комитета заперлись вдесятером в самой задней комнате, чтобы им не мешали работатьl
Делегаты обратились с призывом ко всем гражданам
доброй воли, желающим пойти в гонцы и на разведывательную службу.
Подмастерье, выпучив глаза, любуется нашим замечательным укреплением. Центральный комитет поручил ему подбивать граждан на постройку баррикад, a также выяснить расположение наших батальонов.
Монмармр был в руках Националъной гвардии. Варлен собирал вооруженные силы Баминъоля. Восмочные бамальоны амаковали казармы на Рейи и Шамо-д'O под командованием Брюнеля и Лисбонна*. Повсюду бамалъоны ждали приказов Ценмрального комимемa.
Другой гонец, мальчишка-разносчик, сообщает нам:
– - Центральный комитет окружает правительство с правого и с левого берега. Всякое сопротивление невозыожно. Бельвильцам идти к Ратуше!
x x x
– -
Стрелки Дозорного по улице Тампль направляются к Ратуше.
B конце улицы нас останавливает Ранвье, и мы сразу же начинаем выворачивать булыжники. Впереди -- площадь, пустынная, безмолвная.
Тем временем Брюнель собирает своих солдат на улице Риволи.
– - Весь этот район в наших руках,-- заявляет он.-- К префектуре идет Дюваль со стрелками V и XIII округов...
Бледному поручено держать всю ночь улицу Тампль на военном положении.
Этот приказ привез не более и не менее как сам Жюль Валлес:
– - Брюнель мне сказал: я был солдатом и я за то, чтобы казарменной дисциплине противостояла дисциплина мятежа. Подите-ка разыщите Ранвье, ведь он ваш лучший друг, и передайте ему по-дружески эти мои соображения. Сам я никак не могу это сделать, иначе получится, будто я желаю разыгрывать роль начальника.
Журналист чуточку обижен: он сбрил бороду и бдительные пикетчики в таком виде не сразу признают его.
– - Здесь Валлес!
Со всех концов баррикады сбегаются федераты. Редактор "Кри дю Пепль* на седьмом небе.
– - Я был присужден к тюремному заключению именно как человек Ла-Виллета и Бельвиля!
Он носится вокруг баррикады, подпрыгивая на своих коротеньких ножках, кого-то хлопает по плечу, пожимает чьи-то руки.(Так Валлес мысленно набрасывал черновики своих статей): "Бельвиль... это многажды оклеветанное првдместье, -- неизменно хранил спокойствие и великолепную выдержку! Совершила ли Революция в этих проклятых кварталах я не говорю преступление, ошибку, a хотя бы даже одно насильственное действие? Граждане 141-го и 204-го батальонов, я взываю к вам как к людям чести! И пусть это знает весь Париж, пусть вся Франция знает! Этот самый Бельвиль, на который они обрушивали всю злобу, всю ненависть, даже желали в душе, чтобы его смели с лица земли прусские пушки,-- Бельвиль -- такой край, где не любят расставаться с ружьем, но это честный край, где трудятся не щадя сил, когда есть работа, и где справедливо гневаются, когда работы нет или когда переполняется чаша бесчестия..."
– - Значит, гражданин Валлес, "Кри" снова будет выходить?
– - весело оклккают журналиста, обходящего баррикады.
Федераты, бывшие в полдень на плоiцади Бастилии, рассказывают о похоронах Шарля Гюго, сына поэта.
– - Его убило?
– - Нет. Bo время осады y него что-то с легкими сделалось. Да и сердце пошаливало. Умер сразу от апоплексического удара.-- A было ему сорок пять. Я их семью немножко знаю. Я ведь привратник с Вогезской площади.
Федераты расположились закусить, как вдруг всю огромную площадь вокруг Июльской колонны придавило тягостное молчание: за катафалком шел в полном одиночестве старец, ветер развевал его седую гриву... Виктор Гюго провожал своего сына Шарля в последний путь на кладбище Пэр-Лашез.
– - A ведь он других идей, чем мы, придерживается,-- бормочет Гифес.
– - Зато он против Империи был,-- возражает Кош.
– - Да, во времена Империи.
– - Самое время против нее быть,-- гнет свое прудонист.
– - Так-то так, только он побаивается Интернационала.
Федераты стихийно образовали траурный эскорт и, опустив ружья дулом вниз, проводили катафалк до кладбища. Отовсюду стекались люди и присоединялись к кортежу; они шли за гробом на почтительном расстоянии от старца, уважая его одинокую скорбь. По всему пути следования траурной процессии солдаты брали на караул и склоняли знамена. Барабаны били в поход, пели горны...