Пушка 'Братство'
Шрифт:
– - Вскакиваю с постели, открываю окно... на набережных полно солдат. Пантеон занят! Наспех одеваюсь, хватаю ружье, скатываюсь с четвертого этажа!.. Бегу по улице Гран-Дегре будить лейтенанта Бофиса, по дороге ко мне присоединяются несколько национальных гвардейцев из 59-го... Оттуда мчусь к Журду* на улицу Сен-Виктор. Он спит... Граждане, все на Сен-Maрсель!
Пикеты гвардейцев с горечью обсуждали расстрел двух генералов. Кош не одобрял эту расправу.
– - Надо поскореe да погромче кричать, что Коммуна тут ни при чем, a то многие граждане Парижа, что сейчас с нами, будут против нас.
– - Генералы сами первые убийцы,-- отрезал Шиньон.-- Тома и Леконт были из самых худших, пусть катятся ко всем чертям!
– -
– - гнул свое прудонист.
– - Зато теперь эти рубаки в галунах да нашивках будут знать, что их ждет,-- проревел цирюльник.
Разбуженный криком Матирас проворчал что-то и снова заснул на ступеньках широченной лестницы. Конные гонцы привозили вести, вселяющие ликование: Варлен во главе Монмартрских батальонов занял помещение генерального штаба на Вандомской площади. Дюваль с национальными гвардейцами XIII округа расположился в полицейской префектуре. Тьер со своими министрами дал тягу. Через южную заставу генерал Винуа увел остатки своих полков, артиллерию, обозы -- все это в беспорядке тянется по дороге на Версаль.
Члены Центрального комитета один за другим прибывали в ту самую Ратушу, о которой столько мечталось, которая теперь была в их власти, и они недоверчиво и робко ощупывали панели стен.
Набат стих. Словом, наступила самая спокойная ночь, какие давно уже не выпадали на долю Парижа.
Марта сделала мне подарок, преподнесла револьвер последнего выпуска, системы "лефоше", с барабаном, заряжается сразу шестью пулями. Лучших не бывает.
B это утро Марта трижды врывалась в слесарную и упрекала меня, что я зря теряю время "на корябанье*, слава богу, она еще не знает, что я допоздна разбирал и дополнял свои вчерашние записи.
Весь день сияло солнце, настоящее республиканское. По-прежнему холодновато, но чувствуется, что весна рядом, в каких-нибудь двух шагах. B праздничном Париже, Париже без омнибусов расхаживали люди, посреди мостовой маршировали батальоны. Повсюду пели Maрсельезу, "Песнь отправления", и в эту самую минуту, .когда я пишу, в кабачке резервист Кош во весь голос выводит припев к "Typ де Франс".
Бельвиль принарядился в лучшие свои одежды и пошел прогуляться по Елисейским Полям, по всем этим богатым кварталам, которые, как казалось бельвильцам, открылись для них по-настоящему только сегодня. Офицеры в красных поясах гарцевали среди мирной толпы этого такого семейного воскресенья. Каждый мог наслаждаться праздничным обедом: мораторий на квартирную плату будет продлен, тридцать cy выплачены... Было объявлено, что завтра снова откроются все магазины и восемь таатров.
Все дружно признавали: несмомря на omcyмсмвие полиции, в Париже царил идеальный порядок.
Этим воскресным утром Париж проснулся как в горячке. Расклейка новых прокламаций собирала повсюду веселые толпы. Марта чуяла, что где-то что-то происходит, ей не терпелось быть одновременно во всех концах города. A вот мне -- нет. И без того происходило слишком много всего, все шло слишком быстро. Мне просто необходимо было немножко перевести дух, присесть на корточки в углу y какой-нибудь стены, чтобы пощупать грязь мостовой, чтобы втянуть ноздрями воздух -- так крестьянин принюхивается к освобожденной от снега пашне. Я цепляюсь за вещи, оеобенно же за две, с которыми, по-моему, нигде и никогда не пропаду, и обе эти вещи краденые -- "План Парижа при Наполеоне 111" и револьвер системы "лефошеж
Двадцать тысяч национальных гвардейцев-федератов расположились лагерем возле Fатуши, составили ружья в козлы, нацепили на острия штыков круглые буханки хлеба. Пушки и митральезы, пятьдесят огнедышащих пастей, выстроены вдоль всего фасада.
Зоэ сшила себе широченные шаровары.
Мари Родюк заявляет во всеуслышание:
– - Завтра, в понедельник, начинаю большую стирку!
– - Я тоже,-- восклицает Селестина Толстуха.
– - Значит, переменим дни?
– - добавляет Бландина Пливар.
– - Теперь мы небось люди свободные, разве не так!
– - подхватывает Клеманс Фалль.
Наши кумушки не перестают поздравлять друг друга со свободой.
Koe-кто из солдат осел в предместье, кое-кто вернулся сюда. Их узнавали издали по светлым шинелям. Они не так уж рьяно старались разыскать свои разбредшиеся по дороге в Версаль части. B Вельвиле они прижились, a Революция их уже не пугает. Желторотый, "пленный" гонец, фактически не выходит из кабачка, точно так же как толстый весельчак капрал, которого зовут ПоленОгюст Ордоне. Оба они без церемоний садятся с нами за стол в "Пляши Нога". Bo время осады это как-то само собой вошло в привычку.
– - Снабжение было до того хреновое, что жители кормили нас изжалости,-рассказывает Ордоне.-- Делились с вами последним куском хлеба...
Даже простая похлебка и та приобрела теперь совсем иной вкус. Словно бы наступила весна трапез. Практически y нас в тупике никто дома больше не готовит: соседи ходят перекусить друг к другу или же в "Пляши Нога", каждый приносит с собой что найдется, кто незавидный кусок мяса, кто несколько картофелин, и все это бросается в общий котел рестораторa. A на дополнительные расходы устраивают сборы, обходят с кепи посетителей.
Самое главное -- быть вместе.
– - За ваше здоровье, братцы мои, проклятый сброд! Выпьем, голытьба! Чокнемся! Господин Тьер в штаны себе напустил в своем Версале. Hac он зовет "презренная толпа*. Говорит, что мы вечно всем недовольны, что, сколько нам ни дай, обязательно добавки попросим. И он, недоносок, прав! Мы, голодранцы, скверная, слабая и зловредная толпа, мы всегда хотим добавки, в первую очередь того хотим, что еще не существует на свете. A знаете, чего мы хотим, господин Тьер? Да так, пустячка -- лестница нам нужна. Да подлиннее, чтобы влезть прямо на небо, схватить господа бога за галстук и раз навсегда объясниться с ним с глазу на глаз, как мужчина с мужчиной!
Молниеносно облетев весь Париж, высокие деяния Революции восхищают завсегдатаев кабачка.
– - Винуа до того задницу припекло, что он совсем о своем воинстве позабыл, забыл и о канонерках, стояв
ших на якоре y Пуэн-дю-Жур, и о бригаде, расположившейся в Люксембургском саду. Hy вот гражданин Аллеман и решил шяи заняться! A уж к концу дня сумел сыграть неплохую штуку: три батальона буржуа из VI округа, вооруженные пушкой, удерживали авеню Обсерватуар и Горное училище. Bo главе 59-го наш Аллеман идет и предлагает свои услугй правительству. Когда его парни окончательно смешались со всеми этими членами церковных советов прихода VI округа, он вежливенько попросил их дурня командира отдать ему свою шпагу, буржуев вместе с их пушкой отвели в Пантеон. A оттуда отправили наших папаш к их мамашам, ну a пушки, конечно, себе оставили!