Пять парней для «Сингапура»
Шрифт:
– Ты самая красивая, – напевал он. – Я хочу тебя...
– Хватит, Арки! – бросил капитан Грей. – Ты ее сломаешь.
Старший сержант сразу остановился, поцеловал старуху в лоб, отступил на шаг, церемонно поклонился ей и вернулся на свое место.
– Я отказываюсь жениться на ней, – хныкал он, – но добейтесь, чтобы меня наградили "Пурпурным Сердцем" [10] . Теперь у меня здесь рана, которая никогда не заживет... – Он стукнул себя в грудь и изобразил плач ребенка: – Уаа!.. Уаа!.. – Через секунду он запел: – «Мой отец
10
Награда американским солдатам, получившим рану на поле боя.
Они велели бармену принести полную бутылку виски. Бутылка была почти пуста, когда остальные клиенты незаметно разошлись. Гребер пел:
– "Если ты не любишь резину, то будешь моей милой..."
Они все больше пьянели. Юбер начинал испытывать тревогу.
– Мы слишком много пьем, – буркнул он.
– Замолчите, майор, – ответил капитан Грей. – Настоящий морской пехотинец никогда не пьет слишком много.
Он заказал другую бутылку. Вошел высокий изысканный китаец, вежливо поздоровался с ними и начал спокойно разговаривать со старухой. Гребер и Льюис орали привезенную морскими пехотинцами из Кореи песню, в которой рассказывалось о подвигах старого сержанта, танцующего ча-ча-ча со своей гейшей.
Изысканный китаец оставил старуху и подошел к Юберу. Он поклонился и сказал на очень хорошем английском:
– Я восхищаюсь морскими пехотинцами, майор. Тут поблизости у меня есть танцевальный зал с очень красивыми девочками. Для меня было бы большой честью, если бы вы согласились выпить со мной бокал шампанского. Разумеется, плачу я.
Юбер хотел ответить. Его губы зашевелились, но из горла не вышло ни одного звука. "Я совершенно надрался", – подумал он с досадой, злясь на себя, что разрешил им нарушить одно из наиболее важных правил секретного агента – оставаться трезвым при любых обстоятельствах. Его спутники были так же пьяны, как и он, если не больше. Он глубоко вздохнул и сумел ответить вежливо ждавшему китайцу:
– Это... с удовольствием... сэр, но... мы не... мы не... Черт! Что я хотел сказать?
– Что сегодня вечером мы немного наглупили, – договорил капитан Грей, – и патрули нас ищут.
– Вот именно, – подтвердил Юбер. – Вот именно. Мы не хотим стать причиной... причиной...
– Неприятностей? – предположил китаец. – Ваша деликатность делает вам честь, но я не боюсь полиции... У меня вы будете в гораздо большей безопасности, чем здесь, куда часто заглядывают военные патрули.
– О! – заявил старший сержант, – это все меняет.
Капитан Грей сделал знак Мак-Иленни.
– Расплатитесь, Ангел.
Лейтенант подозвал бармена, который уже приготовил счет. Сумма оказалась верной. На стол легли купюры и мелочь. Пятеро мужчин встали и последовали на улицу за пригласившим их китайцем.
Они сели в большую американскую машину старой модели с затемненными стеклами. Юбер, думавший о таблетках против опьянения, не мог вспомнить, была ли своя порция у каждого или все хранил он один...
Льюис и Гребер устроились впереди, возле водителя. Они сидели очень прямо, и Гребер распевал широко известную песенку: "Она была очень милой
Юбер разом проснулся. Мак-Иленни осыпал его ударами кулаков по ребрам.
– Приехали, Конрад. Выходим!
Юбер заворчал и с трудом вылез из машины, остановившейся в глубине тупика.
– Где мы?
– Войдем через заднюю дверь, – сказал китаец. – Это на втором этаже.
Они слышали эхо оркестра, игравшего ча-ча-ча. Китаец открыл низкую дверь и добавил:
– Я войду первым. Последний закроет дверь...
Юбер шестым чувством, которое приобретают люди, привыкшие жить среди опасностей, ощущал угрозу и спрашивал себя, какое сопротивление они могут оказать, если их атакуют сейчас...
Он пропустил остальных и закрыл дверь. Они находились в коридоре, заставленном переполненными мусорными ведрами и плохо освещенном одной пыльной лампочкой. Слева, вдоль стены, поднималась лестница. Китаец начал подниматься по ней первым, они последовали за ним.
Еще одна дверь. За ней – коридор, затянутый красным бархатом, запахи еды. Новая дверь и внезапное вторжение музыки, подыгрывавшей высокому голосу китайской певицы...
Они были в танцевальном зале, каких в Сингапуре немало. По выложенной плиткой дорожке двигались пары. Сидели несколько европейцев, на вид – солдаты Британской короны, переодевшиеся на вечер в штатское.
– Идите за мной.
Юбер прошел через большой зал как во сне, чувствуя только прохладу, освежавшую его всякий раз, когда он проходил под одним из огромных вентиляторов, вращавшихся на потолке.
Музыка смолкла. Они были в красном с золотом салоне. Деревянный дракон смотрел на Юбера своими стеклянными глазами. Вошли пять девиц, одетых в знаменитые китайские платья с глубоким разрезом на боку. Принесли настоящее шампанское. Все происходило в каком-то тумане. Юбер чувствовал, как одна из девиц, сев рядом, щекотала ему затылок своими острыми ногтями. Это было приятно.
– Меня зовут Милашкой, – сказала она.
– Мне на это плевать, – ответил Юбер заплетающимся языком.
Он слышал, как Гребер или кто-то другой затянул знакомую песню: "Если ты не любишь резину, то будешь моей милой..." Юбер засмеялся, вернее, так ему показалось. Он не был уверен, что остальные слышат его смех. Это как бы происходило внутри него. Вдруг китаец поднялся с полным бокалом в руке.
– Да здравствуют морские пехотинцы! – провозгласил он.
Юбер потянулся со своим бокалом и сумел пробормотать:
– Семпер Фи! Да здравствуют "сахарные задницы"!
Он осушил бокал одним глотком, почувствовал, что пол уходит у него из-под ног, и рухнул на банкетку без сознания.
5
Первым ощущением Юбера было, будто он сидит верхом на отбойном молотке, вторым – что он оказался на холоде, обжигавшем ему лицо. Потом он почувствовал запах, который невозможно было распознать, но который вызывал тошноту. Его вырвало.
Сотрясавшие его толчки жуткой болью отдавались в ставшей особенно чувствительной голове. Он снова потерял сознание...