Раскаянье дьявола

Гранхус Фруде

— Я играл с солдатиками, и ты тоже участвовала в играх, хотя и рушила все мои крепости и укрепления.

— Прости. — Смех с подступающими слезами.

— Но я никогда не злился на тебя, даже тогда, когда ты выбросила моего любимого солдатика — Принца Адама — в унитаз.

Она снова мягко улыбнулась, но почувствовала что-то такое, из-за чего ей захотелось оказаться отсюда подальше.

— Однажды я вернулся из школы, а тебя нет. — Гримаса боли, тяжелое дыхание.

— Органы опеки? — голос Гюру дрожал.

— Да, они наконец выполнили свою работу. Но мама мне этого не сказала. Она сказала, что вы с ней были внизу,

у моря, и тебя смыло волной.

— О боже…

— Только этой весной я узнал, что тебя забрали и что ты жива.

Что-то в этой истории резко изменилось, но Гюру никак не могла уловить, что именно.

— С двенадцати лет я жил, мучаясь угрызениями совести из-за твоей смерти.

— Я не понимаю…

— До того как маму лишили родительских прав на меня, я использовал любую возможность сбежать. Поэтому я часто ходил с папой в рейсы.

— Почему ты не рассказал ему?

— Стыдно… — Вильям глубоко вздохнул. — Я сходил с ума от издевательств. Каждый вечер я молился, чтобы мама родила девочку. Но этого так и не случилось.

Гюру инстинктивно отодвинулась от него.

— На борту у папы был друг.

— Эйн… Эйнар Халворсен? — голос не слушался ее.

Вильям кивнул.

— Я услышал, как он рассказывал, что у его сестры есть дочь.

— О нет, пожалуйста, нет…

— Я никогда ни о чем таком не думал. До этого момента. Но с того дня начал планировать. Я мог выходить на берег, когда хотел. Просто должен был держаться подальше от подъемных кранов и траков и не покидать пределы порта. Но я убегал. Со временем картинки размылись. Я знаю, что украл Ангелику, принес ее на борт в мешке, куда обычно складывал поплавки. Но сам момент, когда я ее забрал, — до сих пор как в тумане. Должно быть, я очень испугался. И очень боялся, когда прятал ее в одной из кладовок, которыми не пользовались. Я пожалел о том, что сделал, сразу же, как только корабль отошел от причала, но в этот момент мы вышли в открытое море, и я оказался в ловушке своего поступка. Сначала я хотел вынести ее на берег в ближайшем порту, но постепенно страх отпустил меня, и я решил вернуть ее в Тромсё, чтобы она со­единилась с матерью.

По лицу Гюру текли слезы. Она знала, что сейчас будет.

— Но издевательства продолжились. Через несколько месяцев я сделал это снова.

— Это ты меня похитил. — Голос перешел в тихий шепот.

Вильям посмотрел на нее полными слез глазами:

— Все эти годы мысль о том, что я повинен в твоей смерти, мучала меня.

— Но?..

— У нас был негласный договор. Я никому не рассказываю о ее издевательствах, а она — о девочке, которую я похитил. Этот договор был нарушен, когда у мамы развилась деменция. Она вдруг заговорила, и так я узнал, что ты не утонула. Каким-то образом она выяснила, где ты живешь, как тебя зовут и где ты работаешь. Она стала словно одержимая. Я не мог позволить тебе прожить остаток жизни во лжи. Если тебе когда-нибудь захотелось бы отыскать свои корни, ты бы попала сюда. Потому что все думали, что ты дочь моей матери. Я должен был сделать так, чтобы ты все узнала. Я выяснил, что ты специализируешься на насилии над детьми… парадокс судьбы. И мне в голову пришел грандиозный план. Конечно, я мог связаться с тобой и все рассказать. В итоге ты бы мне поверила, но вряд ли бы до конца поняла. Только попав сюда и выяснив все, ты смогла обрести полное избавление.

Она дрожала. Холод

пробирал ее до костей.

— Я похитил Иду, чтобы заманить тебя сюда, и я отправил тебе маленькие ниточки клубочка.

Адам.

— Открытки. Это ты?

— Буквально говоря. Фотографии сделаны против солнца, так что ты видишь только силуэт. Но если ты приглядишься, то заметишь маленькую точку в углу. Это «Хуртирута».

— О господи!

— Я не причинил бы Иде никакого зла, даже наоборот. Я попытался сделать подвал настолько уютным, насколько это было возможно, но потоп… — Он покачал головой.

— Третий день… — Она снова зашептала.

— Что?

— Ида попадет домой на третий день.

— Я не ставил конкретных сроков, но подумал, что не смогу держать ее у себя больше трех-четырех дней. Если бы ты не напала на след, я бы отправил тебе конкретную наводку. Я хотел, чтобы ты попала сюда. В этом был весь смысл плана.

— Эйнар Халворсен сказал… что Ида вернется домой на третий день.

— Я надеялся на то, что не понадобится больше трех дней, но, как я уже сказал, конкретный срок не назначал.

— То есть… он в этом не замешан?

— Не замешан? — Голос Вильяма стал грубее. — Еще как! Он пришел к нам в тот раз, увидел, что мама издевается надо мной, но повернулся и ушел. Поэтому я выбрал Иду, бедную несчастную Иду, чтобы Эйнар Халворсен почувствовал боль хотя бы на время. Но, как я уже сказал, я не собирался ничего с ней делать, я наивно полагал, что ей будет у меня интересно. Поэтому я установил карусель, купил книги и фильмы.

— Тебе нет прощения за то, что ты сделал с Идой.

— Что сделала деменция…

— Ты сделал с ней то же самое, что и со мной.

Он не слушал.

— Из-за деменции мама начала разговаривать и с помощницами по хозяйству, хотя, я думаю, ничего особенного разболтать она не успела.

— Ты болен.

— Я ненавидел. Когда я понял, что из-за ее лжи всю жизнь мучился чувством вины… у меня потемнело в глазах.

Гюру покачала головой и отодвинулась еще дальше.

— Ее убил потоп, мне позвонили и срочно вызвали в рейс.

Она ничего не понимала.

— Я проработал на том же корабле, что и папа, два­дцать три года. Когда на экипаж напал этот вирус, нас обоих вызвали в рейс. Но отец сошел на берег раньше, за остановку до меня. В самолете в Лекснес я сидел с тобой на одном ряду. Нас разделяли только проход между рядами и твой коллега.

Гюру замотала головой.

— Я сделал это ради тебя, Гюру.

— Ты мог позвонить мне, написать мне, просто прийти ко мне на работу! Я ведь работаю в полиции!

— Только так ты могла бы все понять. Я не хотел стать тем, кто перевернет твою жизнь, сообщив весьма странные сведения. Я хотел, чтобы ты спаслась сама. Ты заслужила это, Гюру.

— Нет, не заслужила! И мама не заслужила ту жизнь, которую была вынуждена прожить. И Ида не заслужила… — Гюру заплакала.

— Я умираю, Гюру.

— Что?

— У меня рак. Твое спасение — мой последний доб­рый поступок.

Гюру заливалась слезами.

— Я скрывал диагноз от коллег. Мне было нужно… завершить дело.

— Твой отец…

— Папа… он знал, в глубине души он все знал.

— Он бежал в горы с оружием в руках.

— Он занимается браконьерством, поэтому, завидев полицию, бросился бежать, словно за ним черти гнались.