Расколотые небеса
Шрифт:
Сидеть на холмах пришлось три дня. Низина всё это время была недоступна: деревья медленно догорали, превратившись в громадные угли, и всё накаляли жаровню, чадили воздух косматыми дымками, а сухой ветер жаркой вьюгой разбрасывал над землёй белоснежный пепел. Огонь едва не выбрался из чаши и не бросился пожирать остальной лес. Обошлось десятком сваленных куй у южного склона, и чаша снова закрылась.
Смрад внизу стоял ужасающий. Копоть и гарь, палёное мясо и недогоревшие тряпки, оплавившиеся кости, покрытые чёрной коркой проступившей бог весть откуда смолы — нещадно стегали разум, сводили
Тогда меня увели. Я точно не помню, кто первым заметил мои перемены. Может Борис, а быть может кто из ребят, но всё было будто во сне. Для меня собрали шатёр в дне пути от низины и там я сидел и рыдал, пока не прошло. Пока разум снова стал ясным, стал светлым… ребята даже хотели прислать ко мне Тири, но, слава Богу, не успели отправить в Угрюмую вестовых.
Мы не знали сколько кочевников могли скрыться в лесу. Да и вообще — могли ли? Выжить в том пекле, пройти сквозь жерло вулкана и выбраться на свободу — был бы тот ещё подвиг, но на всякий случай округу прочёсывали патрули и разъезды разведки. Но всё было тихо — ни следов, ни живых ордынцев воины не нашли.
Для кочевников выкопали большой ров, что прошил извилистой трещиной всю низину. Тела укладывали аккуратно, ровно и достаточно глубоко, чтобы зверьё до них не добралось. На захоронение пришлось бросать всех, кто был под рукой: хоть тела и сильно обгорели, но времени прошло много — начали разлагаться.
Обоз выгорел дотла, как и палатки правителей, так что трофеями мы тут не особо разжились. Только казна Гаруса Стройного устояла в пожаре. Окованные железом сундуки покрылись толстым слоем сажи и копоти, деревянные стенки здорово подгорели, но монеты и камни внутри были целы. Гарус был намного богаче Мурахи. Четыре телеги едва уместили все сундуки, ещё десяток заняли трофейным железом.
Труднее всего было скрыть следы бойни. Пепла насыпало по колено, да и деревья сгорели не до конца — распластались исхудавшими, объеденными корягами у холмов. Но тут помог ливень, что обрушился на лес, как только воины управились с захоронением мертвецов. Тяжёлые тучи накатили, что волны прибоя, порывистый ветер скорбно взвыл, застонал, поднял клубы пыли, и небо излилось горькими слезами — пять дней полоскало низину, вымывая весь пепел в ручей.
— Сир, всё готово, — прискакал в лагерь Бернис, когда с уборкой было покончено. Мелкий дождь ещё капал, мы с ребятами устроились под соломенным навесом и откровенно скучали.
— Как думаешь, низина ещё нам послужит? — грустно спросил я, протягивая мокрому насквозь Бернису рог, полный подогретого вина, притрушенного тёртым перцем.
— Сложно судить, — припав на мгновение к чаше, скривился граф. — Низина сейчас больше походит на кострище. До прихода халирских орд ещё время есть, дожди нам помогут, трава отрастёт, но там ещё земля начала проседать над курганом. Придётся досыпать, как распогодится.
— Управитесь? —
— Да, сир, землицы подсыпать ума много не надо, в остальном всё готово. Вы можете отправляться в крепость.
— Бернис, а со связью твои патрули разобрались? — проговорил я.
— Да, сир, — достал он из-под плаща кожаную сумму, с укутанными в тряпки рациями. — Будем беречь ваши волшебные артефакты ценой жизни.
— Ладно, — зевнул Борис, медленно встал, потянулся. — Я не сомневаюсь в твоих талантах, но всё же напомню — вы наблюдатели, не рвитесь в бой без нужды. У нас каждый воин на счету, терять людей мы не можем.
— Да, я всё знаю, сир, всё давно уяснил, — улыбнулся Бернис и блеснул глазами, касаясь взором моего лица. — Ваша стратегия мне нравится.
— Это хорошо, — снова зевнул Борис, набросил на плечи плащ, подхватил свою сумку и потопал к телеге. Следом за ним лениво поднялись все ребята и потащились к лошадям. Я тоже не отставал. Пожал Бернису руку и распрощался. Мы все очень устали, нужно было отдохнуть, привести мысли в порядок… а мне как можно скорее повидаться с женой.
Костёр разгорался неспешно, едва распускал лепестки, но сырые ветки уже чадили дымом, да стрекотали, будто стая уток над лесом. Тагас вздрогнул, поморщился. С недавних пор халар не любил смотреть на огонь. Живое пламя его пугало, возвращало в ту страшную ночь, в ту низину, где пала орда.
Чуть в стороне от разбитого халара суетились кочевники. Едва ли несколько десятков степных братьев сбежали из пекла, прятались в чужом лесу и дрожали от каждого шороха. Воины разделали кролика, нанизали мясо на ветки и поджаривали над огнём. Слишком мало еды для стольких мужчин, вот только взять больше негде. Бродить по шейтарову лесу слишком опасно, да и, по правде сказать, аппетита всё равно не было. В сторону Тагаса временами косились смущённые взгляды, но беспокоить халара никто не решался. И он был тому только рад.
Тагас думал о матери. Он мечтал увидеть халин, прижаться к тёплой щеке, найти утешение в нежных объятьях. После той битвы Тагас больше не жаждал заполучить Золотое Седло, не думал о войнах и славе, не хотел быть правителем. Нет. Только сыном. Только маленьким мальчиком на руках у заботливой и любящей халин Шиайи.
Жестокая оплеуха северных демонов дорого обошлась молодому халару. Ещё вчера он был силён и удачен — настоящий лев, рождённый Великой матерью степью. И вот лев убит. Пал в огненной бездне, а его место занял битый шакал. Жалкий и робкий. Целый мир рухнул в той битве — целая жизнь.
Кто бы мог подумать, что такое возможно. Что орда… несметное халирское воинство, не знающее себе равных на поле брани — так бесславно сгинет за хирт. Таких войн халарат ещё точно не видел. Все битвы были легки, быстры и победоносны. Никто не мог устоять перед мощью кочевой братии. Никогда.
И что делать дальше? Как быть? Бежать, поджав хвост? Прятаться? Ныть и скулить, точно шавка? Покрыть своё имя ещё большим позором? Или принять тяготы с честью? Без оглядки пройти уготованные судьбой испытания? Принять как должно свой рок? Как истинный сын Великой Степи? Как истинный дож-кхалир?