Рассказы и повести
Шрифт:
– Весь внимание.
– Постарайтесь припомнить, Виталий Васильевич, вы никогда раньше не встречали эту женщину?
– Я уже думал об этом… Смею вас уверить, что не встречал. Память на лица у меня хорошая.
– Опишите, пожалуйста, ее внешность,– попросил следователь.– Подробнее, детальнее…
Карцев задумался.
– Не хотелось бы упустить что-то,– начал он.– Значит, лет тридцати. Ну, может, чуть больше… Она была в платке. По-моему, на черном фоне крупные яркие цветы. Такие платки цыганки любят…
– Смуглая? – задал вопрос следователь.
– Не очень. Обычно цыганки бывают смуглее.
– Цвет глаз?
– Карие,– ответил Карцев.
– А особые приметы?-продолжал Оболенцев.
– Увы,– пожал плечами Карцев.– Не хочу вводить следствие в заблуждение-таковых не приметил…
– По-русски говорит чисто?
– Вполне. Во всяком случае, я никакого акцепта не уловил.
– На ней были какие-нибудь украшения?
– На руке кольцо. В ушах – серьги.– Карцев помолчал, подумал.– Впрочем, насчет серег я не очень уверен. Наверное, потому, что женщина была в платке.
– А мальчик? Опишите его.
Виталий Васильевич вздохнул.
– Вот уж на кого я меньше всего обратил внимание… Смуглый, курчавый. Нос с горбинкой. Одет, как все дети теперь. Синяя курточка из синтетики. Джинсы. Довольно потертые… По-моему, мальчик был простужен. Шмыгал носом… А может, это просто дурная привычка…
– Это все?
– Да,– виновато посмотрел на следователя Карцев.
– Не густо, прямо скажем,– в свою очередь вздохнул Оболенцев.– А младенец, которого пеленала женщина, мальчик или девочка?
– Кажется, девочка,– неуверенно ответил юрисконсульт.
– Кажется?– удивился Геннадий Андреевич.– Вы же говорили, что помогали пеленать младенца?
– Простите, коллега, но вы, значит, не так меня поняли,– мягко объяснил Карцев.– Я держал ребеночка, пока женщина готовила воду в тазике… Младенец был завернут в одеяльце… Так и передал его женщине…
– Почему же вы решили, что девочка?
– Женщина пару раз обратилась к ней нежно… Кажется, Полечка.
– Это вы точно запомнили?
– Вроде бы Полечка,– снова не очень уверенно ответил Карцев.– Впрочем, не исключено, что я ослышался. Может, Колечка… Понимаете, Геннадий Андреевич, я ведь знаю, что это важно. Очень! Боюсь, как бы не сбить следствие с толку…
– А мальчика женщина называла по имени?
– Ни разу,– категорически заявил Карцев.– Это я помню отлично.
– Жаль, конечно, что вы не смогли дать более четкие и определенные приметы,– сказал Оболенцев.– Но я прошу вас: если вдруг что-то всплывет в памяти, немедленно сообщите.
– Непременно,– заверил Карцев.
– Теперь о самой пропаже… Кто-нибудь из ваших знакомых знал о колье?
– Из моих – нет,–
– Понятно,– кивнул Оболенцев.– Ну, а знакомые вашей мамы? Они могли знать, что она хранит у себя такую дорогую вещь?
– Полностью ручаться за маму я не могу, но мне кажется, что она вряд ли стала бы говорить кому-то о существовании колье…
– И все же?– настаивал следователь.– Кто из ее знакомых бывал у вас?
– Помилуйте, кто может бывать у нее из знакомых? Человеку восемьдесят три! Последний год она, считайте, не вставала с кровати… Почти все ее подруги там.– Карцев указал пальцем наверх.
– Неужели к ней никто не ходил? – удивился Оболенцев.
– Одна старушка. Божий одуванчик… Но ее не было в нашем доме уже месяцев пять.
– Фамилия старушки?
– Расторгуева.– Заметив, что следователь записывает эту фамилию в отдельный блокнот, Карцев вздохнул: – Уверен, что это пустой номер… Расторгуева глухая да к тому же склероз… Впрочем, вам виднее…
– Опишите подробнее колье, Виталий Васильевич,– попросил следователь.
– Это пожалуйста,– с охотой откликнулся Карцев.– Держал в руках не раз. Могу словесно и даже нарисовать. В натуральную величину…
– Рисунок не будет лишним,– согласился Оболенцев.
Карцев дал подробное описание пропавшего колье. А также нарисовал его, обозначив, где какие были камни, где золото, где платина. Он даже указал, какая огранка у изумрудов и бриллиантов.
Когда Оболенцев попросил назвать стоимость колье, Виталий Васильевич задумался.
– Позволю заметить, Геннадий Андреевич,– сказал он спустя некоторое время,– что на этот вопрос ответить затруднительно… Когда мы жили в Ленинграде, мама показывала колье одному специалисту в Эрмитаже. Тогда он оценил его в двести тысяч. При этом оговорился: художественную и историческую ценность определить вообще невозможно… Но с тех пор сколько воды утекло! Цены на драгоценные металлы и камни повысились… Так что я даже приблизительно не могу назвать сумму…
На этом и расстались, договорившись, что в случае надобности следователь позвонит Карцеву.
Инспектор уголовного розыска лейтенант Жур вошел в кабинет Оболенцева с некоторым благоговением. Еще бы, следователь известен на все горуправление, а лейтенант в угрозыске – без году неделя. Если же быть точным – одиннадцать месяцев и восемнадцать дней. Работать с Оболенцевым Журу еще не приходилось. И вообще, много еще чего ему не приходилось. Но, как любил говорить подполковник Вдовин, поживешь – до всего доживешь…
– Разрешите, товарищ майор?– вытянулся на пороге комнаты лейтенант.