Рассказы (-)
Шрифт:
– Варвара Петровна - девица просто прелесть, - задумчиво сказал Притупов.
– Господа, господа...
– укоризненно покачал головой Казарский.
Скарятин встрепенулся, покраснел и стал в подзорную трубу осматривать горизонт.
– Господин лейтенант, - решился наконец переводчик, - позвольте ружье, дельфина стрелять.
– Промахнетесь, любезный, - холодно сказал Новосельский.
– Пробовать надо!
Христофор Георгиевич взял ружье, и когда круглая, блестящая спина дельфина выскочила из воды, грянул выстрел. Дельфин ухнул
– Ого!
– сказал Притупов, с уважением взглядывая на толстенького человечка, лицо которого покраснело и светилось гордостью.
– Довольно, господа, - сказал Казарский, - на фрегате сигнал. Что там, Нестеренко?
– обратился он к сигнальщику.
– Прибавить парусов и держать линию, - отстаете.
Казарский густо покраснел и, отворачиваясь, сказал Скарятину:
– Распорядитесь, Сергей Александрович.
Парусов прибавили с быстротой почти волшебной.
Лейтенант Казарский, вступивший во флот волонтером тринадцати лет от роду, был образованным, опытным и заслуженным моряком, отличившимся при взятии Анапы и Варны. У подчиненных он пользовался уважением и безграничным авторитетом. Судно его было в идеальном порядке, команда натренирована и вышколена великолепно. Упрек командующего эскадрой глубоко задел лейтенанта.
По окончании маневра Скарятин подошел к командиру и сказал сочувственно:
– Конечно, "Штандарт" и "Орфей" лучшие во всем флоте ходоки, но и то надо принять в расчет, что "Меркурий" с самого построения не кренговали2. Под брюхом у нас небось борода фута на три. Какой тут может быть ход?
– Да, обросли изрядно. Это влияет на скорость, - отрывисто ответил Казарский.
Смеркалось быстро. В небе затеплилась первая робкая звезда. Ветер немного упал. Запад, только что горевший золотыми тонами, теперь сиял бледным серебром, а на востоке небо и море уже окутывал ночной сумрак.
Судно, с плеском и шорохом рассекая воду, резво шло прежним курсом. Высоко в небо над головой уходили ярусы парусов. На баке колокол пробил склянки.
– Охо-хо!
– вздохнул Новосельский.
– Пошли в кают-компанию, господа. Боюсь, как бы зуб не застудить.
Офицеры ушли. Ночь прошла без происшествий, если не считать, что два раза по сигналу с фрегата меняли курс. На исходе восьмой склянки на юте появился Новосельский, чтобы сменить Скарятина, стоявшего с двенадцати до четырех. Море, по которому бежали хлопотливые некрупные волны, было пепельного, серого тона. В небе еще виднелось несколько бледных, как будто сонных звезд. На востоке над горизонтом протянулись длинные темно-серые облака, и между ними и морем желтела узкая щель.
Казалось, что из нее и дует ровный, бойкий ветерок, изменивший за ночь направление. В этот сонный, предрассветный час море пахло особенно пряно и живительно.
Новосельский явился с завязанной щекой. Красивое его лицо было томно, и говорил он голосом, ослабевшим от страданий. Скарятин торопливо сдавал вахту. Он так и сиял, предвкушая отдых.
–
– Приказал в случае чего будить немедля. Ну, все. Желаю!
Жизнерадостный лейтенант пожал вялую руку Новосельского, причмокнул губами и, прищурив веселые карие глаза, добавил:
– Сейчас с холоду стакан чаю горячего с ромом и лимончиком - и на боковую, а?
– Ты сибарит, Сережа!
– томно проговорил Новосельский.
– Федя, Федя, не знай я твоего характера, да с моим добрым сердцем, как дурак отстоял бы за тебя вахту. Жалость берет - на тебя смотреть. А ведь все фантазии, не сойти мне с места, воображение твое - и все!
– Глупости какие!
– простонал лейтенант.
– Иди уж, не мозоль глаза!
Скарятин захохотал и бросился к трапу со стремительностью прямо васютинской.
– Вперед смотреть!
– звонко прокричал Новосельский, но, вспомнив, что он всю ночь "прострадал зубами", схватился за щеку и разбитой походкой зашагал по юту.
Рассветало быстро. Щель между морем и облаками стала оранжевой, потом малиново зардела. Небо поголубело, звезды исчезли. Фрегат и второй бриг пенили море вдали, за ними снова возникли розоватые и воздушные далекие берега Анатолии.
– Паруса справа два румба!
– прокричал часовой с салинга3.
Новосельский схватился за зрительную трубу.
– Разбудить капитана!
– приказал он.
На ют поспешно поднялся Казарский. Его бледное узкое лицо было озабочено.
– Что там, Федор Дмитриевич?
– спросил он Новосельского.
– Эскадра два румба справа, идет встречным курсом.
– Оповестить "Штандарт"!
– приказал Казарский.
На "Штандарте", шедшем на две мили дальше, эскадру видеть еще не могли. Сигнал передали на "Орфей", а с "Орфея" известили фрегат.
"Штандарт" изменил курс и пошел к бригу. Некоторое время эскадры шли на сближение, и скоро в подзорную трубу уже можно было пересчитать встречные корабли.
– Восемнадцать вымпелов!
– крикнул часовой с салинга.
– Да...
– задумчиво сказал Казарский.
– Турки.
– Больше некому быть, - бодрым голосом отвечал Новосельский, страдальческий вид которого изменился мгновенно. Незаметно сняв повязку со щеки и спрятав ее в карман, он выпрямился, и глаза его засветились энергией.
Фрегат на всех парусах приближался к "Меркурию". "Орфей" прежним курсом шел вдалеке. Маленькая русская эскадра летела навстречу турецкому флоту. Необходимо было поточнее выяснить количество, тип кораблей и, то возможности, цель их похода.
Встречная эскадра заметно приближалась. Корабли шли двумя колоннами.
– Судя по курсу, идут на Пендераклию, - сказал Новосельский, вопросительно глядя на капитана.
Тот молча кивнул головой.
Вскоре можно было определить ранги неприятельских кораблей. Казарский и Новосельский глядели на них, не отрывая от глаз зрительных труб.