Ратоборцы
Шрифт:
— Так, государь. И думается мне, ежели начать с порошком сего цветка смешивать семя льняное, уготованное для сева, то и добрая будет защита от гусеницы, поедающей цветок льняной и стебель.
— Добро! — знаменуя этим окончание беседы о льне, произнес Александр. — Все, что доложил ты мне сегодня, скажу волостелям своим исполнить. Взыщу сам. Строго.
Тут по лицу Ярославича прошла вдруг усмешка, и, поразив неожиданностью доктора, он спросил:
— А скажи, нет ли у тебя порошков таких, доктор, от коих бы сгинула не та, что цветок
И, сказав это, он остановил взор свой на белом, как гипс, лице медика.
Тот так и не доискался слова: настолько это было необычно в устах этого гордого и скрытного человека, которого он таковым знал с детства.
— Государь… — начал было он, тяжело вздохнув и разведя руками.
Однако Александр не дал ему договорить.
— Знаю, знаю, — сказал он, как бы торопясь придать своим словам оттенок шутки, — медицина ваша бессильна в этом. Однако иные обходятся и без вас: червя, сосущего сердце, они другим, еще большим лихом изживают — змием зеленым!.. То не про меня!..
Он угрюмо постучал пальцами о крышку стола. Наступило молчание.
— Снотворного чего-либо дай мне, — произнес Невский. И, увидя, сколь поражен этим требованием его старый медик, пояснил: — Боюсь, не остановлю разгон мысленный!.. А надо как следует выспаться: путь дальний, тяжкий… Мы же завтра… да нет, сегодня уже, — поправился князь, взглянув на пророзовевшие завесы окон, — выезжаем. Сперва — ко мне, в Переславль. Оттуда — в Новгород.
Доктор Абрагам задумался. Эта просьба государя о снотворном! Этот отъезд на другой день после свадьбы брата!..
Однако воспитанный четвертьвековою придворною жизнью и дисциплиной, он не позволил себе хоть чем-либо означить свое удивление.
— Какого же снотворного прикажет государь?
Невский откинулся в кресле, чуть насмешливо и удивленно посмотрел на врача:
— Тебе ли, о доктор Абрагам, спрашивать меня об этом?
— Прости, государь! Я хотел спросить только: на краткое время ты хочешь забыться сном или же хотел бы погрузиться в сонный покой надолго?
Невский вздохнул.
— Мужу покой — одна только смерть! — сказал он. — А вздремнуть часок-другой не худо: путь дальний.
На этот раз всегда сдержанный и краткий в своих суждениях доктор Абрагам хотел было впасть в некоторое ученое многоречие.
— Так, государь, — сказал он. — Когда прибегающий к врачебному пособию для обретения сна жаждет сна ненадолго, но крепкого, то в таком случае Гиппократ Косский предпочитает молоко мака… Но уже сын его…
— Не сын, не отец, — чуть раздраженно перебил его Невский, — а что предпочитает доктор Абрагам?
Старик наклонил голову.
— Когда мы хотим добиться, чтобы человек уснул близко здоровому обычному сну, то, искрошив с помощью резала корень валерианы…
Но ему не пришлось договорить: чей-то мальчишеский голос из темного угла палаты вдруг перебил его.
— А
И князь и доктор в равной степени были поражены этим голосом, столь неожиданно вступившим в их беседу.
Потом Невский громко рассмеялся и, обратясь в ту сторону, откуда послышался голос, произнес полушутя, полусердито:
36
В народной медицине название валерианы.
— Ах ты!.. Ну как же ты напугал меня, Настасьин… А ну-ка ты, лекарь, подойди сюда…
Григорий Настасьин, потупясь, выступил из своего угла и остановился перед Александром.
Невский созерцал его новый наряд с чувством явного удовлетворения. Доктор Абрагам смотрел на мальчугана с любопытством.
— Да какой же ты у меня красавец стал, Настасьин! — сказал Невский. — Всех девушек поведешь за собой!
Гринька потупился.
— Стань сюда, поближе… вот так, — сказал Ярославич и, взяв Гриньку за складки просторного кафтана меж лопаток, переставил его, словно шахматного конька, между собою и доктором Абрагамом.
Озорные искорки сверкнули в глазах старого Абрагама.
— А ну, друг мой, — обратился он к мальчику, — повтори: как твой дед именовал эту траву, что дает сон?
— Мяун, — не смущаясь, ответил Гринька. — Потому что от нее кошки мявкают.
Князь и доктор расхохотались. Затем старый врач важно произнес:
— Да, ты правильно сказал. Но от Плиния мы, врачи, привыкли именовать это растение «валериана», ибо она, как гласит глагол «валере», подлинно оздоровляет человека. Она дает здоровый сон!
— А я много трав знаю! — похвастался обрадованный Гринька. — И кореньев! Дедушка уж когда и одного посылал… Бывало, скажет: «Гринька, беги-кось, ты помоложе меня: у Марьи парнишечка руку порезал…» А чего тут бежать? Эта кашка тут же возле избы растет. И порезником зовут ее… Скоро кровь останавливает!..
— А еще какие целебные травы ты знаешь, отрок? — вопрошал старый доктор.
Гринька, не робея, назвал ему еще до десятка трав и кореньев. И всякий раз старик от его ответов все более и более веселел.
— А еще и вредные растут травы, ядовитые! — воскликнул в заключение Настасьин. — У-у! Ребятишки думают, это пучки, сорвут — и в рот. А это сикавка, свистуля! От нее помереть можно! И помирают!
Тут он живо описал доктору Абрагаму ядовитое растение пестрый болиголов. Старик не мог скрыть ужаса на своем лице.
— О-о! — воскликнул он, обращаясь к Невскому. — Вот, государь, этим как раз растением, о котором в такой простоте говорит этот мальчик, отравлен был некогда в Афинах величайший мудрец древности…