Разрушительная ложь
Шрифт:
У меня закралось подозрение, что я знаю, о ком речь.
– Давай выпьем, – предложила я. – Я увидела здесь все, что хотела.
Он не спорил.
Мы вышли из музея и направились в ближайшее кафе. Спрятанное в тихом переулке вдали от туристов, оно пустовало, если не считать пожилую пару и невероятно шикарную женщину с короткими черными волосами.
Мы с Кристианом устроились на уличной веранде, в углу. Остальные клиенты сидели так далеко, что мы оказались практически одни.
Я дождалась, пока официант принесет наши напитки и исчезнет на кухне,
– Человек, которого тебе напомнил тот мальчик. Это ты? – мягко спросила я. Я не хотела, чтобы Кристиан почувствовал себя на допросе, но мы встречались достаточно долго, и я уже меньше осторожничала, касаясь его прошлого.
Он скрытный по природе человек, и я его понимала. Я тоже не люблю делиться подробностями своей личной жизни. Но если мы хотим наладить отношения, ему должно быть так же комфортно открываться передо мной, как мне – перед ним.
Я думала, Кристиан отмахнется от вопроса, как и обычно, но он удивил меня кивком.
– Скажу сразу, в детстве меня не игнорировали, – сказал он. – Не так, как ты могла подумать. Мои родители не были жестоки. Как я уже сказал, мы были типичной американской семьей, только…
Я ждала, не желая его торопить.
– Я говорил тебе, что отец был инженером-программистом. Но не рассказал, чем он подрабатывал. – Кристиан откинулся на спинку стула. – Ты когда-нибудь слышала о похитителе произведений искусства, Призраке?
Я сделала большие глаза, удивленная внезапной сменой темы, но кивнула.
Нам рассказывали про него на занятиях по криминалистике искусства в Тайере. Призрак – его называли так потому, что он похитил десятки бесценных произведений, не оставив никаких улик – был одним из известнейших воров искусства конца двадцатого века. Он проработал почти десять лет, прежде чем его наконец поймала полиция, и был застрелен при попытке бегства.
Подробности его смерти неизвестны, а украденные произведения искусства так и не были обнаружены.
Я говорил тебе, что отец был инженером-программистом. Но не рассказал, чем он подрабатывал.
Слова Кристиана прозвучали в голове, и у меня перехватило дыхание.
– Твой отец. Он был…
– Да.
Тихое слово произвело эффект ядерной бомбы.
Боже мой.
Личность Призрака никогда не разглашалась, даже после смерти. Никто не знал почему, но слухи ходили разные. По одной версии, у него была влиятельная семья, которая заплатила властям, по другой – его реальная личность оказалась настолько заурядной, что полиция сочла личным позором столь долгие попытки его поймать.
Кристиан за пять секунд ответил на одну из величайших загадок в мире искусства.
Я по-прежнему обдумывала взрывоопасную новую информацию, когда он продолжил:
– Как ни странно, сильнее всех в семье любил искусство не он. А моя мама. Он утверждал, что крадет картины в качестве доказательства любви к ней. Готовности всем рискнуть ради ее счастья. Можно было подумать, что она попытается его отговорить, но она это поощряла. И иногда
Кристиан жестко улыбнулся:
– Даже в детстве я не любил делиться с кем-либо грязными подробностями своей жизни. Он знал, что мне можно доверять, и я не раскрою секрет.
Сердце сжалось при мысли о маленьком Кристиане, обремененном столь большой тайной.
Возможно, родители и не подвергали его физическому насилию, но похоже, они вообще не заботились о его эмоциональном или психическом благополучии.
– Когда мне было тринадцать, он пошел на очередную кражу. Вместо музея попытался ограбить дом какого-то богатого бизнесмена. Тот приобрел на аукционе известное произведение искусства, и мама отчаянно хотела его заполучить. У отца почти получилось, но сработала сигнализация и его поймали на пути к выходу. Сдаваться он отказался, и полиция застрелила его, когда он попытался украсть у офицера пистолет и снова сбежать. Он умер на месте.
Мама пришла в отчаяние, когда услышала новость. Через два дня после смерти отца она решила, что не может без него жить и пустила себе пулю в голову. Я был в школе. Пришла моя тетя, позвала меня в кабинет директора и все рассказала. – По лицу Кристиана скользнула еще одна, более горькая улыбка. – Такая вот дрянная провинциальная версия «Ромео и Джульетты». Романтично, правда?
Глубокая, мучительная боль пронзила мне грудь.
Я не могла представить, каково это – расти в подобной семье или потерять обоих родителей в столь юном возрасте. У меня сложились не самые лучшие отношения с моими, но они, по крайней мере, были живы.
– Моя мать отказалась жить без моего отца, но спокойно оставила единственного сына. – Кристиан горько усмехнулся. – Материнская любовь – величайшая любовь в мире? Чушь собачья.
От боли у меня защипало глаза.
Я неуверенно потянулась к его руке и накрыла ее своей.
– Мне очень жаль, – тихо сказала я. Я не знала, что еще сказать.
Мне хотелось произнести какие-нибудь волшебные слова, от которых ему сразу станет легче. Но ничто не может изменить прошлого, и однажды людям приходится справляться со своей травмой.
Травма Кристиана жила в нем десятилетиями. Нескольких приятных слов недостаточно, чтобы его исцелить.
Лучшее, что я могла сделать – быть рядом, когда он наконец будет готов ей противостоять.
– Я никому этого раньше не рассказывал.
Задумчивость задержалась в его глазах еще на мгновение, а потом исчезла.
– Ну вот, я испортил прекрасный день своей печальной слезливой историей, можно идти дальше. – Кристиан встал, и его лицо снова превратилось в бесстрастную маску. – У нас забронирован столик, нас ждут через полчаса.