Роботы божьи
Шрифт:
Она заметила эту яхту не сразу. Кажется, судно уже плыло за ней, когда она села в такси на набережной своего дома на Кавайного. Перед работой Люба заехала в спа-салон "Графиня Батори", где приняла ванну из искусственной крови, а когда вышла из здания, то обратила внимание на серую двухпалубную яхту на подводных крыльях, буквально нависшую над ее таксоботом. Яхта неотступно следовала за ней до института демографии, расталкивая другие такси, чтобы держаться ближе.
Когда таксобот причалил, серая яхта встала рядом. Люба выбралась наружу и уже собиралась зайти в институтскую пирамиду, когда ее окликнули.
Люба успела разглядеть стрелявшего, прежде чем потеряла сознание. Это был закутанный в черный плащ высокий старик с массивным горбатым носом, придававшим ему сходство с грифом. Он был слеп, если судить по большим очкам и оранжевой иконке над его лысой головой. Держа в руке лазерный пистолет, он смотрел своими непроницаемыми зеркальными очками на поверженную Любу и... улыбался.
Она очнулась в боте скорой помощи. Врач не позволял ей шевелиться, но она приподнялась на кушетке и увидела, что серая яхта плывет следом. Люба боялась, что старик добьет ее, когда они приедут на место и врачи будут выгружать ее из катера. К счастью, к больнице прибыла полиция. При появлении полицейского катера серая яхта сорвалась с места и стремительно умчалась. Полицейские не стали преследовать ее, но разослали ориентировки по своей ведомственной сети. Результатов пока нет.
– Такие дела, - закончил Авдеев и беспомощно развел руками.
– Полицейские оставили у палаты своего сотрудника - присматривать за посетителями. Но, я уверен, это сделали не только они. За мной следили от дверей больницы до Дубны. Только тут я от них оторвался. Дубна - единственное место, где мы в безопасности.
После всего, что ему довелось увидеть за эти два дня, Егор сомневался в последнем утверждении, но не стал спорить.
– Это не китайцы? Почему вы решили, что охотятся на вас?
– спросил он, вспомнив о том, как проговорился о соционике при Лю Куане.
Священник собрался было ответить, но передумал и махнул рукой с видом обреченного отчаяния. Егор и Наташа робко притихли. Все трое сидели в молчании, наблюдая за едва держащимся на ногах отморозком, словно интереснее зрелища не было на свете. Тот оставил мусор в покое и принялся громко сморкаться в подол собственной рубашки, оглашая дворик противным трубным звуком. Егор вдруг понял, что отморозок не пьян: он пребывал под воздействием "аляски".
Дешевый амфетамин, порождающий специфическую эйфорию от чувства скольжения под поверхностью бытия, получил свое название из-за побочного эффекта, возникавшего в первые часы после приема: человек отчаянно мерз. Его бил озноб, у него текло из носа, стыли пальцы и уши, сводило от холода челюсти. Но более всего страдали глаза. Принявшим "аляску" казалось, что их глаза превратились в шары из льда, с трудом перекатывающиеся в заиндивевших глазницах. Егор пробовал ее однажды; ощущения занятные, но из-за лютого холода желания повторять опыт не возникало. Возможно, пережившие криозаморозку "настоящие" переносили воображаемый холод легче.
– У вас много тайн, - заметил Егор, нарушая молчание.
– Только одна, - хрипло проговорил Авдеев.
– Все остальное - ее метастазы. Она пожрала мою жизнь,
Священник вдруг умолк и затрясся, вцепившись в лицо руками. Егор услышал сдавленные рыдания. Вид взрослого плачущего мужчины, совершенно трезвого, шокировал его.
– Может, вам стоит поделиться?
– тихо спросил он.
– Мне всю жизнь хочется поделиться, - выдавил Авдеев, судорожно всхлипнув.
– Такое бывает, когда встречаешь хорошего человека. А потом представлю, в какой ад превратится его жизнь - и молчу. Если я расскажу, ты проклянешь меня.
– Это связано с Глостиным?
– Это связано со всем. Со всей жизнью, с самой ее сердцевиной, - сказал Авдеев и стукнул себя кулаком в грудь.
– Думаете чем-то удивить меня после соционики?
– шутливо спросил Егор, желая разрядить напряжение.
– Удивить? Скорее, напугать. Почти все мои друзья, кто знал об этом, покончили с собой. Кроме Юры Захарьина. Он жизнелюб был, не хотел умирать. Даже зная все - не хотел... Его убили, я тебе говорил.
Наташа сжала ладонь Егора и смотрела на него с тревогой, словно умоляя молчать. Ей не нравился их разговор, от него веяло опасностью.
– Дайте-ка угадаю...
– не унимался Егор.
– Президент Домбровская на самом деле - робот, выдающий себя за человека?
– Правда?
– удивился священник, перестав плакать.
– Я этого не знал.
– Конечно, нет! Шучу, - поспешил успокоить его Егор.
– Я ничего не знаю про Домбровскую, - задумчиво проговорил священник.
– Американский президент точно робот.
– Ну, естественно. Первый робот-порноактер, победивший на выборах. Об этом во всех новостях трубили.
– Не только этот, но и предыдущий. Америкой уже сорок лет правит робот. С тех пор, как страну приватизировал Гулл.
– Подождите, это который? За сорок лет их там сменилось, наверное...
– Семь штук. Каждый из них.
Егор озадаченно замолчал. Наташа еще сильнее сжала его ладонь.
"Пусть уходит, нам хватает своих неприятностей".
Обернувшись к ней, Егор мысленно шепнул:
"Не могу же я выгнать его в таком состоянии! Пускай выговорится. Может, полегчает ему".
Вслух он сказал Авдееву:
– Нас все равно разбомбят, вы сами сказали. Китайский ультиматум истекает сегодня. Ваша тайна, в чем бы она не заключалась, не успеет нанести нам особого вреда... А мы унесем ее в могилу не далее, как этим вечером.
– Я будто старый колдун, что не может умереть, пока не передаст свое знание преемнику, - сказал священник с горькой усмешкой.
– Преемнику, который умрет вместе с ним.
Егор выжидающе молчал. Авдеев удивленно посмотрел на свои руки, точно видел их впервые, и пробормотал:
– Мы не то, чем себе кажемся.
– Вы имеете в виду, что мы - не наши тела?
– уточнил Егор.
– Многие религии так считают.
– Мы роботы.
– Простите?
– Мы роботы, созданные Хозяевами для лишь им известных целей, - сказал священник с мрачной торжественностью.
– Я зову их "Хозяевами" с большой буквы, потому что мой страх перед ними велик. Они - самая зловещая тайна человечества. И самая охраняемая.
Авдеев помолчал немного, словно для того, чтобы до Егора лучше дошло, а потом повторил: