Роковая тайна сестер Бронте
Шрифт:
— Молчите, Марта, и ступайте вон! — кипя от негодования, воскликнула Шарлотта, у которой выступил холодный пот при мысли, что какие-то там мистер Д. Т., мистер Г., мистер М. и еще сотни всяких мистеров и миссис из захолустных провинций Англии будут читать «Джейн Эйр» и «Шерли» — эти сокровенные детища ее души.
…Итак, тайна авторства Шарлотты Бронте раскрылась: теперь уже не только жители столицы, но и провинциальные жители и, в первую очередь, обитатели достославного Гаворта и его окрестностей знали, чье подлинное имя долгие годы скрывалось за псевдонимом «Каррер Белл».
В
Шарлотте пришлось даже на три дня выехать в поместье Готорп-Холл, располагавшееся неподалеку от Галифакса, чтобы удовлетворить праздное любопытство неких господ Кей-Шаттлоурт, пожелавших во что бы то ни стало свести личное знакомство с самим Каррером Беллом.
Пожалуй, одним из немногих жителей Англии, оставшихся равнодушными к факту авторства Шарлотты Бронте U составивших весьма невысокое мнение о ее творчестве, был Артур Николлс — угрюмый и замкнутый в себе викарий ее отца. Мистер Николлс счел «Джейн Эйр» посредственной книгой; над «Шерли» же он откровенно смеялся и, более того, упорно желал прочесть вслух «духовные сцены» романа в присутствии своего достопочтенного наставника.
Впрочем, мнение мистера Николлса интересовало Шарлотту меньше всего. В то время как этот почтенный господин стремился уязвить пасторскую дочь своими ехидными насмешками, она поддерживала деятельную корреспонденцию со своими лондонскими друзьями — Джорджем Смитом и его милейшей матерью, Уильямом Сэмюэлом Уильямсом и даже с казавшимся ей не слишком приятным, зато весьма практичным Джеймсом Тейлором. Письма от них были настоящим целебным бальзамом для страждущего в неизбывной тоске по безвременно ушедшим из жизни любимым сестрам и брату чуткого сердца Шарлотты Бронте.
Кроме того, Шарлотта с величайшим удовольствием продолжала вести активную переписку со своей давней подругой Эллен Нассей, с которой охотно делилась новыми впечатлениями, самым ярким из которых была, разумеется, достопамятная встреча с Теккереем.
«<…> Теккерей — титан мысли, — сообщает она верной мисс Нассей в одном из своих писем, — его присутствие, его способности оказывают глубокое интеллектуальное воздействие. Он кажется мне совсем особенным человеком. Все остальные по сравнению с ним — второстепенные <…>».
Теперь Шарлотта Бронте с затаенным трепетом в душе ожидала новой возможности посетить столицу, и в скором времени это ожидание оправдалось: в середине мая 1850 года в гавортский пасторат на имя «мисс Бронте» вновь прибыло приглашение в Лондон от миссис Смит.
На этот раз проведенные в столице две недели пасторская дочь почти всецело посвятила знакомству с лондонскими достопримечательностями. В приятном обществе
Большое удовольствие доставила пасторской дочери прогулка в столичный зоопарк, где она с нескрываемым интересом любовалась восхитительными диковинными зверушками, которых прежде ей видеть не доводилось.
Однако самым ярким впечатлением этого лондонского визита стал для Шарлотты Бронте званый обед в доме у Теккерея. Сам мистер Теккерей нанес как-то Смитам утренний визит и, обнаружив там милейшего Каррера Белла, поспешил лично засвидетельствовать свое почтение этим заманчивым приглашением.
На обед у Теккерея собралось блестящее общество литературной элиты, деятелей изящных искусств и влиятельных лиц из высшего света. Все эти знатные господа с нетерпением ждали встречи с «Джейн Эйр» и предвкушали остроумную беседу с нею. Однако Шарлотта Бронте, ко всеобщему разочарованию, не была расположена к длительным разговорам. Ее внимание было всецело приковано к элегантной даме средних лет, смиренно сидевшей возле стройного белокурого мужчины. Облачение дамы отличалось подобающей случаю пышной роскошью: на ней было лиловое бархатное платье, украшенное изящной бахромой. Ее безупречная осанка и восхитительные манеры безошибочно указывали на ее несомненную принадлежность к высшему обществу. Она очень мило улыбалась другим гостям, однако от проницательного взора Шарлотты не укрылась та неизбывная печаль, что затаилась в ее прекрасных зеленовато-карих глазах.
Эта обворожительная светская львица была хорошо знакома пасторской дочери. Шарлотта с первого взгляда узнала свою давнюю приятельницу, светлейшую леди Хитернлин. Сама же миледи, казалось, не замечала присутствия в зале Шарлотты Бронте, или, во всяком случае, делала вид, что не замечает.
Шарлотта отлично понимала, что положение Кэтрин Хитернлин не позволяет выдавать знакомства с простолюдинкой, и вполне простила миледи ее вынужденную показную холодность. И все же пасторская дочь никак не могла отвлечь свои мысли от герцогини и направить их в иное русло: этот обреченный, исполненный вселенской печали взор не давал ей покоя. О, как напоминал он Шарлотте о ее безвременно ушедших из жизни сестрах! Весь облик леди Хитернлин нес на себе печать глубочайшего страдания, но было в нем и нечто иное — какая-то отрешенная, непостижимая возвышенность.
«Эта женщина теперь страдает, — отчетливо вспомнила Шарлотта слова умиравшей Эмили, — страдает отчаянно, всем своим существом. Боюсь, что счастливое избавление ожидает ее не скоро. Ей суждено пройти все круги Ада на земле, прежде чем это наконец произойдет».
«В чем же сокрыта причина печали несчастной леди Хитернлин?» — отчаянно думала Шарлотта. И тут она заметила, с какой яростной неприязнью взглянула герцогиня на своего милейшего супруга — а именно им и был благородный подтянутый блондин, сидящий подле нее.