Ромео, Джульетта и тьма
Шрифт:
Павел оглянулся, чиркнул спичкой. Холодный ужас пронизал его до самых костей.
На дверях нацарапана шестиугольная звезда. Мелом, неуклюже, тяжелой рукой. Два кривых треугольника, один на другом. Небольшие, но так и бьют в глаза. Он оцепенел. Какие-то панические сигналы летят по телу. Как электрический ток. Что это значит? Случайность? Кто узнал?
Кто узнал? И почему… почему уже раньше… боже мой, я схожу с ума… Но почему все это… Конец… Скорее что-нибудь!..
«Jude» — резало ему глаза, раздирало уши, словно
Он схватился за голову. Протер глаза, сверток с хлебом выскользнул, стукнулся об пол. Павел опомнился. Довольно! Не думать! Завтра все кончится! Все!
Он нагнулся за свертком и упрямо стиснул зубы. Он отгонял мысли и страх. Вытащил из кармана платок и, вкладывая слишком много силы, стер мел, вырвал его из потрескавшегося лака.
В комнатке горела настольная лампа, затемнение опущено, хотя на улице еще не наступила ночь. Эстер нет. Лишь черный чемоданчик стоит на своем обычном месте. Павел застыл, держась за ручку двери, не решаясь войти, не веря глазам.
— Эстер!
Услышал дыхание. Потом увидел ее. Она жалась к стенке за распахнутой дверью. Он быстро захлопнул дверь. Теперь Эстер стояла прямо против него, одетая, опустив руки, смотрела на него темными круглыми глазами.
— Что ты делаешь, Эстер! Неужели ты хотела…
Его охватила нежная жалость. Он сжимал ее в объятиях, целовал холодные губы.
— Зачем ты прячешься! Опомнись! Смотри, что я принес… Что-нибудь случилось?
Он отпустил ее, и она присела на самый краешек кушетки, глядя куда-то вперед, не шевелилась, сжимая в кулаке мокрый скомканный платочек.
Павел взял ее за плечо и легонько потряс.
— Ну!
Она прошептала:
Здесь кто-то был.
Это я. Я хотел…
Не сейчас. Раньше. Это был не ты!
Тебе, наверное, показалось? Кто мог…
— Нет. Я слышала чье-то сопенье. Определенно! Он и в окно на меня смотрел.
Видел тебя?
Не знаю… Думаю, что не разглядел.
— Гм.
Павел снял с девушки жакет, усадил на кушетку.
— Тебе, наверное, показалось. А в общем теперь уже все равно. Завтра ты отсюда уйдешь. Да ты слушаешь меня, а?
Он подсел к ней и все объяснил. Завтра он отвезет ее к тетке, в деревню. Поездом это недалеко. Ей, правда, нельзя ездить поездом, но если отпороть звезду и переодеться, никто не обратит внимания. Немножечко везения — и ничего плохого не случится. Не должно. Тетка живет на хуторе, на первый случай там безопасно. Он приедет через несколько дней. Тетя хорошая. Вот увидишь, там ты будешь жить как в раю. Лес, лес, облака и воздух. Тебе нужен свежий воздух. А когда приеду я, будем все время вместе. Только ты и я. Только ты и я. Вместе станем смотреть на небо. Ты еше помнишь Вегу?
Эстер тихонько слушала, а он, возбужденный собственным
— Купанье там классное. Два пруда. Послушай-ка, а ты плавать умеешь? Смотри не утони! Что я тогда буду делать?..
Он прогонял своими восторженными речами ее тоску и страх. Эстер слабо, с молчаливой благодарностью улыбалась его заботливости.
— А если нас схватят?
— Нет, не схватят. Не думай об этом. Ведь мы же будем вместе. А вместе ты не боишься! Завтра, завтра!
Им! обоим стало казаться, что в комнате посветлело, часы на его руке тикали ясно и безбоязненно. Павел лег совсем близенько к ней, погасил лампу. Обнял. Она съежилась в его объятиях и закрыла глаза. Они вели безмолвную беседу, разговаривали без слов, одной лишь речью тела, крови, дыхания. Думали о завтрашнем дне, о лесе и облаках, о созвездии Лиры, обо всем, что увидят и почувствуют, о том, что оба будут жить. Может быть, завтра…
Все это походило на приступ легкого головокружения.
И было рядом — рукой подать.
Откуда-то сверху донесся шум. Треск стекла. И чей-то хриплый голос. Пьяный вой. Рейсек с друзьями вином заливает одиночество. Этот шум приходил издалека, не мешал, они его не замечали.
— Ты мой, — услышал вдруг Павел ее шепот. — Ты мой единственный человек! Ты знаешь, я хотела сегодня убежать.
— Куда?
— Не знаю. Наверное, к отцу и маме, в Терезин. Я очень по ним стосковалась. Что с ними? Ты думаешь, они там?
Павел не знал что ответить, не хотел глупых утешений, дешевой лжи. но вместе с тем боялся тех мыслей, что составляли ее мир. Он молчал.
— Но я не смогла уйти. Не смогла. Я люблю тебя. Ты всегда со мной. Даже когда я думаю о чем-нибудь ином. И когда мне грустно, ты все-таки со мной. Я никогда не поверила бы, что на свете может быть такое. Все в тебе люблю: голос, губы, светлые волосы, сердце. Я слышу его, когда ты близко. И эту моршинку: она появляется, если ты озабочен… Я так тоскую по твоим рукам, так люблю их прикосновение… По твоему дыханью… Если мы переживем эти времена, я за все вознагражу тебя, если ты только будешь еще любить меня…
— Почему ты так говоришь?
— Тогда я уже ничего на свете не буду бояться. Обещаю тебе! Я хочу иметь твоего ребенка. Я это знаю! Твое дитя!
У Павла кружилась голова. Он затаил дыхание. Сжал ее в объятиях, опасаясь слов. Пусть замолчит! Неизбежность надвигающегося заставила его трепетать. Ласки Эстер застали его врасплох. Он не узнавал ее. Поднялся на локтях, ее шепот кружил ему голову, дурманил, сердце бешено колотилось.
Слышишь? Очнись!
Павел!
Что? — прошептал он.