Рота, подъем!
Шрифт:
– Вот если бы всех генералов на пенсии отправить, а новых из числа молодых набрать, – мечтательно произнес Доцейко.
– То через пару месяцев они стали бы такими же, как прошлые.
Власть, да еще такого уровня развращает. И вообще, хватит трепаться.
Слетай в чепок за "Дюшесом".
Увольнения в город я старался использовать для разговоров с близкими, с мамой и Катериной, уговаривая ее приехать ко мне повидаться, и однажды уговорил.
Катерина приехала не одна. Клим сопровождал мою подругу как верный телохранитель. Я был рад видеть друга, ни одну ночь с которым мы провели в ночных рейдах. Ребята привезли домашней еды, которую мы дружно поедали прямо в холле гостиницы.
– Выпить за присвоение
Я действительно не пил, выдерживая спор, заключенный в шестнадцать лет с родственником на Новый Год. Суть спора заключалась в том, что, встретившись через два года на очередной Новый Год, я смогу (или не смогу) сказать, что за все это время не выпил ни грамма спиртного. Спор был на мужское слово. Друзья-одноклассники старались меня спровоцировать, налить в стакан с "Байкалом" немного водки, но я был непреклонен. Став белой вороной, я продолжал держать принципиально свою позицию и в результате все поняли, что один трезвый в компании всегда хорошо. "Утром расскажешь, какие мы вчера были", – всегда шутил Балтика. Спор, выдержанный мной, был на два года, и уже несколько месяцев как закончился, но я без проблем продлил сам себе правило "Не пить" до конца службы. Во-первых, мне не хотелось, во-вторых, хотелось похвастаться родственнику, который уже стал режиссером театра, что я смог выдержать куда больший срок, чем изначально намеченный.
– Мне и печать "Отличника боевой и политической подготовки" в военный билет хлопнули, так что я теперь "Гвардии сержант, отличник боевой и политической", – похвастался я.
– За что и выпьем, – опрокинул в себя рюмку закадычный друг.
– Вы когда домой?
– Завтра утром, – ответил Клим, жуя куриную ножку.
– Я могу утром вернуться, меня искать не будут, – прижался я к
Катерине.
– На нас комнату не оформят, мы не женаты.
– Чего-нибудь придумаем, – подмигнул Клим.
Катерина отошла.
– А ты ее того? – показал глазами Клим на подругу.
– Чего того?
– Ну, это… у тебя с ней было? Или ты ее уломать хочешь?
Клим не знал о том, что у нас с Катей более близкие отношения, чем было принято в СССР. Это меня удивило.
– А я думал, что она недотрога… – сказал, вслух думая о чем-то своем Клим. – Ладно, пойду, выясню, что можно сделать.
В результате его выяснений мы с Катериной получили одноместный номер, и после долгих уговоров, она согласилась удовлетворить мои грубые солдатско-мужские естественные желания. Что можно ответить женщине на вопрос: "Ну, зачем тебе это надо?", когда скопленная энергия требует выхода? Кто учил девушке говорить несмыслемые фразы
"Для чего тебе? Ты просто так не можешь рядом полежать? Почему ты без этого не можешь?" Ответы о любви и желании девушек не устраивали. Им надо было подвенечное платье, штамп в паспорте и приносимую ежемесячно зарплату в самой твердой валюте всех времен и народов – советском деревянном рубле. В СССР секса не было. Его не было настолько, что, когда я учился в десятом классе, у девятиклассников начались уроки "Этики семейной жизни". На этих уроках никто не учил молодых девушек, чем надо отвечать мужчине, который соскучился по горячему, желанному телу молодой женщины, и любимая, которая уже не была девушкой, по советской традиции, привитой в школе и дома, ломалась, как в первый раз, но я уже не придавал большого значения бессмысленным словам, снова и снова наслаждаясь часами свободы от армии.
Вечером следующего дня Катерина и Клим отправились домой, в
Питер, а я вновь понуро шел в полк, где меня ждал майор Костин, печатная машинка, листы бумаги с копиркой. Чувство обреченности посещали меня каждый раз, когда короткие перерывы
"хрущевками" с магазинами на первых этажах, мимо кинотеатра, куда меня не тянуло, мимо здания почты, откуда я звонил в Ленинград, между частными старыми домами с резными ставнями и петушками на крышах. Я шел и сожалел о том, что испугался поступать в медицинский
ВУЗ, откуда меня бы не призвали на уже порядком поднадоевшую мне срочную службу.
Офицеры
Первый мотострелковый батальон состоял из четырех учебных рот.
Первая рота готовила будущих сержантов – командиров боевых машин пехоты, вторая и третья роты занимались обучением будущих наводчиков-операторов, а последняя, четвертая рота тренировала своих солдат водить эти самые боевые машины. Должность командира учебной роты была майорская, а не капитанская, как в линейных частях, и офицер в звании старшего лейтенанта мог на должности ротного дослужиться до майорской звезды. Но офицеры уже в звании капитана стремились перейти на более высокую должность с присвоением очередного воинского звания. Командиры рот, включая моего непосредственного официального начальника – командира третьей роты, редко обращались ко мне, зная, что я подчиняюсь старшему по званию и должности. Меня это не волновало, так как известно, что чем дальше находишься от начальства, тем меньше шанса получить дополнительное задание или нагоняй. Однажды начштаба батальона позвал меня:
– Ты выход в офицерский город имеешь?
Я, не зная возможной реакции, не стал докладывать, что у меня пропуск не только в офицерский городок, но утвердительно кивнул.
Перспектива выйти за пределы части меня радовала больше, чем целый день, проведенный в казарме.
– Тогда возьми эти тетради и отнеси командиру второй роты
Анисимову. Знаешь, где он живет?
Я снова кивнул, хотя понятия не имел, где живет Анисимов.
Офицерский городок был небольшим, а адрес наверняка знали сержанты второй роты. Костин вручил мне две увесистые тетради, и я отправился на этаж ниже.
– Мужики, кто знает, где ваш ротный живет?
– А тебе чего от него нужно?
– Документацию передать.
– Давай нам – передадим.
– Не тянет. Гриф "секретно".
Никакого грифа на тетрадях, конечно, не было, но мне хотелось придать делу более серьезную окраску.
– Документация у него. Секретно. Хрен с тобой, пиши адрес и попробуй его жену увидеть.
– Зачем?
– Ну, если получится увидеть – поймешь.
Офицерский городок представлял собой по-армейски параллельно и перпендикулярно расположенные как близнецы-братья трехэтажные дома, лишенные архитектурных излишеств, времен хрущевских построек, где размещались семейные офицеры всех частей дивизии. Мне пришлось поплутать между корпусами, то тут, то там натыкаясь на молодых офицерских жен с колясками, пока я нашел нужный мне дом. Поднявшись на второй этаж, я вдавил красную кнопку звонка. Я ожидал увидеть старшего лейтенанта в семейных трусах и армейской майке или, на худой конец, в тренировочных штанах и готовил себя к тому, чтобы не засмеяться ожидаемой картине, как вдруг в проеме распахнутой двери передо мной возникла молодая, очень красивая женщина в голубом пеньюаре, который не скрывал красоту ее высоких стройных ног.
Пеньюар был под цвет ее глаз, а белокурые волосы золотой волной спадали на ее плохо прикрытые плечи с нежной розовой кожей. Пеньюар был в рюшечках более светлого цвета и придерживался руками хозяйке в таком виде, что мог быть мгновенно упасть к ее бесконечным ногам в нужной ситуации. Солдатским чутьем я ощущал, что под пеньюаром у женщины больше ничего не одето, и мой взгляд с головой выдавал мои помыслы.
– Вам кого? – мягко и очень нежно спросила женщина, моргая длинными ресницами.