Русь и Орда
Шрифт:
— Каков же был тот слух?
— Сказывали, что не супря о старшинстве, а измена удельных была всему причиной. Василий-де Пантелеич, не опасаясь ничего худого, приехал в Козельск с малым числом людей, а там дядья его хотели схватить. Отбиваясь от этих воров, он будто и зарубил Андрея Мстиславича. Только не дуже я этим россказням верю. Может, какая размолвка и вышла промеж князей, а людская молва ее стократ раздула.
— Дыму без огня не бывает, — сказал Юрий Ярославич, пристально глядя на Василия, который спокойно выдержал этот взгляд. — Ну а говорили в Рязани,
— Говорили, будто князь Василий со своими людьми от крамольников все же отбился и из Козельска ускакал. А вскорости после того поехал в Орду, чтобы оправдаться перед ханом.
— В чем же ему оправдываться, ежели дело было так, как ты сказал? Нешто он не вправе был свой живот защищать?
— То не я, а молва говорит, Юрий Ярославич. А я сказал тебе, что той молве не очень верю. Может, никуда он не поехал, а может, и вовсе ничего такого не было.
Князь Юрий еле приметно улыбнулся в свою византийскую бородку и ничего не ответил. Замолчал и Василий, чувствовавший, что его собеседник знает больше того, что сказал.
— Ох, Господи, несчастье-то какое! — промолвила княгиня, прерывая молчание. — Ведь коли вправду такое случилось, царь Узбек может Василия Пантелеевича и вовсе согнать с карачевского стола.
«Вишь, где у тебя болит!» — подумал, внутренне усмехаясь, Василий и поглядел на княжну. Она сидела подле матери, потупив голову, но было заметно, что из всего разговора не упустила ни слова. Как бы почувствовав на себе взгляд Василия, она подняла глаза, и взоры их встретились. Чуть-чуть улыбнувшись и порозовев, она сейчас же снова потупилась и принялась нервно теребить бахрому скатерти.
«Хороша, — подумал Василий, незаметно любуясь породистыми чертами ее лица и нежным румянцем щек, юную свежесть которых особенно выгодно оттеняла оправа волнистых темных волос. — Только вот неживая какая-то… Я еще и голоса ее не слыхал. Напугалась разбойников, что ли? Или при родителях боится рот раскрыть?»
Но он не угадал. В те времена девушки на Руси пользовались гораздо большей свободой, чем два-три века спустя, и не жили затворницами. Причиной молчания княжны было скорее желание приглядеться к новому человеку, появление которого было столь неожиданно и необычно. И когда все встали из-за стола, а Василий, улучив удобный момент, приблизился к ней, она, очевидно, поняв, что рискует показаться ему смешной или неблагодарной, а может быть, повинуясь иному, ей самой неясному чувству, преодолела свое смущение и первой обратилась к нему:
— Не суди меня, боярин, за то, что до сего часу не поблагодарила тебя за спасение мое. Там, в лесу, с перепугу слова на ум не шли, а после ты был занят беседой с батюшкой. Прими же хоть теперь великую благодарность мою и верь, что услуги твоей я до смерти не забуду!
— Полно, Ольга Юрьевна, стоит ли о том говорить! Поелику сей случай не имел худых следствий, я сам за него благодарен судьбе: инако я бы тебя, может, никогда не увидел.
Княжна опустила глаза, и щеки ее порозовели, что заставило Василия подосадовать на себя: ведь для нее он только заезжий боярин и его любезность могла показаться
— Почто же ты, проезжая под самым Муромом, да еще к ночи, не хотел в город заехать?
— Да ведь в город заехать — беспременно два-три дня потеряешь, а я тороплюсь. Потому и мыслил заночевать в Спасовом монастыре, а с зарею дальше двигаться.
— Куда же ты эдак торопишься?
— Еду я далеко на полночь, в самый конец Вятской земли, путь туда труден и долог. А надо успеть до больших холодов в обрат вернуться.
— Небось семья тебя дожидается?
— Нет у меня никого, княжна. Живу один, бобылем.
Тонкие брови девушки чуть заметно шевельнулись. Казалось, ее удивил ответ Василия. Медленно, как бы думая о чем-то другом, она промолвила:
— Коли так, хоть не столь тяжко ты на меня посетуешь за то, что нечаянно причинила тебе задержку…
— Помилосердствуй, княжна! Чтобы послужить тебе, я не то что одного дня — целой жизни не пожалел бы! И горюю лишь о том, что неотложное дело принудит меня завтра с тобою проститься и продолжать мой путь.
— Уже завтра? — вырвалось у княжны. — Стало быть, на город наш и не глянешь?
— Утром объеду его на коне, а там и в путь-дорогу. Чай, город не столь велик, чтобы за полдня его не обсмотреть?
— Город-то не велик и пока не вельми пригляден, но примечательное в нем есть, особливо новые стены и башни. Батюшка говорит, — таких еще не было на Руси. Ты человек ратный, ужели упустишь случай все это своими глазами зреть?
— Что делать, Ольга Юрьевна! До обеда все, что успею, обсмотрю, а уж остальное на возвратном пути, коли Бог даст.
Лицо княжны выразило явную досаду. Она слегка закусила губу, но, видя, что к ним направляется боярин Порошин, быстро подняла на Василия свои чарующие, темные как ночь глаза и промолвила, понижая голос:
— Ежели в давешних словах твоих, боярин, кроме простой учтивости, была хоть капля правды, не уезжай завтра из Мурома. Мне хотелось бы распытать тебя кое о чем…
— Коли так, остаюсь, княжна, доколе тебе буду надобен, — с поклоном ответил Василий, сам в глубине души удивляясь своей неожиданной уступчивости.
Придя в отведенные им покои и укладываясь спать, Никита, весь вечер внимательно наблюдавший за Василием, спросил:
— Завтра с утра выезжаем, княже, али попозже?
— Завтра не едем, — был короткий ответ.
— А когда же?
— Там видно будет.
— Вот те на! — притворно удивился Никита. — Никак ты боле не торопишься за Каменный Пояс?
— Небось успеем еще насидеться за Каменным Поясом, — с раздражением ответил Василий. — Али ты не знаешь того, что князь Юрий Ярославич невдавне укрепил Муром наново и что столь гораздых, как тут, оборонных хитростей на всей Руси не увидишь? Ужели упустим случай все это добре обсмотреть только того ради, чтобы лишнюю седмицу промаяться в Мубарековой орде?