Сборник "Чистая фэнтези"
Шрифт:
— Ничем не отличается. Чем отличается по приемам и методам приготовление борща от супа-харчо? Плов от кулеша? Художник-маринист от баталиста? И почему обязательно «новый мир»? — действие может происходить здесь, сегодня и сейчас, а может быть отнесено на сотни лет вперед или назад, автор способен придумать Средиземье или планету Дюна, но только слепой не заметит, что во всех случаях речь идет о нас с вами. Просто угол зрения смещен, просто акценты расставлены по-иному. Странное дело: когда волк объясняет ягненку, из каких соображений должен его слопать, читатель (критик, филолог) мигом проводит параллель с собой любимым и своим бытием, — а если я говорю про Одиссея, которого силой оторвали от семьи и погнали на ненужную Одиссею войну, то мало кому хватает фантазии и здравого смысла, чтоб увидеть: девятнадцатилетние Одиссеи из спецназа до сих пор вынуждены покидать Пенелоп
Правда, во время работы мы используем скорее принципы театральной постановки, нежели из области литературоведения. Экспозиция, завязка, развитие действия, предкульминация, кульминация, развязка. Событие — поступок, явление или факт, меняющий психологические мотивации героев. Мизансцена: камерная, массовая… Освещение. Декорации. Авансцена. Темпоритм. Интонации, жест. И так далее. Привычка…
Вопрос: Не секрет, что во многих ваших произведениях присутствуют «вторые, третьи и…надцатые» смысловые пласты. Считаете ли вы, что для полного понимания всего того, что вы вкладываете в книги, читатель должен прочитать некоторое количество «специальной литературы» или первоисточников? Что вас больше радует: то, что читатель отыскивает то, что вы вкладывали в книгу, или если находит что-нибудь свое, но согласующееся с книгой.
— Не надо читателю заранее готовиться к книге, читая «первоисточники». Все-таки художественная литература — штука демократическая. И если ребенок не увидит в «Курочке Рябе» сакральность мироздания, где малое может стать великим, а мышка способна сыграть роль Брахмы, разбив Великое Яйцо, — то хотя бы просто будет этот ребенок сопереживать терзаниям деда и бабки, а также увлеченно следить за сюжетом: «Бить или не бить — вот в чем вопрос!» Другое дело, что полезно находиться «внутри» культуры, обладать определенным багажом эрудиции и интеллекта, разбираться в знаковых аллюзиях. Ведь даже для того, чтобы догнать уходящий автобус, совсем не вредно обладать определенной физической подготовкой, — иначе есть риск запыхаться, споткнуться и в конце концов остаться на дороге. Как, читая «Графа Монте-Кристо», совсем не вредно однажды понять, что Монте-Кристо — это Гора Христова, иначе Голгофа, на которой восстал из мертвых Эдмон Дантес, обладатель богатств земных и знаток языков человеческих, преданный прокуратором Вильфором, умывшим руки, и близкими друзьями, восстал не к прощению, а к мести, которая сожгла его дотла… А вдруг авантюрно-приключенческий роман приобретет дополнительный смысл?
Вопрос: Вы одни из тех авторов, кто наиболее тактично и уважительно относится к читателям. И все-таки, какие качества в читателях более всего раздражают вас — а какие радуют?
— Радуют искренность, открытость, способность к диалогу (с книгой, не с нами!), эмоциональность, помноженная на интеллект, умение принять игру, внимательность и сопереживание.
Раздражает небрежность, торопливость, хамство, нежелание думать и чувствовать, самоуверенность и потребительское отношение к книге. Кажется, Лабрюйер сказал: «Книга — зеркало. Если в него заглянет баран, трудно надеяться, что наружу выглянет ангел».
Вопрос: Многие читатели в гостевой книге вашего сайта сетуют: Олди изменились, вот бы они написали что-нибудь в духе своих ранних вещей… Что вы сами думаете по поводу творчества писателя Генри Лайона Олди: какие существенные изменения в подходе к стилистике, к темам, к идеям произошли за более чем десять лет вашего соавторства?
— Автор не может, как кажется нам, внятно оценить собственные изменения. Глядя в зеркало, мы по-прежнему видим себя, не замечая морщин и лысины. Пусть это оценивают критики и литературоведы. Вкратце же: полагаем, что действие внутреннее, т. е. изменение характера, психологии героя нам стало интереснее действия внешнего. Начали больше дорабатывать собственный текст, отчего стали «медленнее» писать. Усилился интерес к мелочам, подробностям, частностям. Об остальном не нам судить. А сетования… Да, это тема для разговора — опасная, болезненная и своеобразная.
Живет себе скромный автор. Повезло в жизни — есть у автора читатель, выходят у автора книги. А жизнь коротка, хочется попробовать и то, и другое, и третье: роман, рассказ и пьесу, фэнтези, мейнстрим и хоррор, «прозрачную» прозу и «поток сознания», сказку и быль… Автор пробует. Ему, автору, иначе плохо: он меняется, а все застывшее — мертво. И вот приходит
Мы меняемся. С каждым днем. Мы хотим пробовать, ошибаться, находить, делать и видеть, что это получается, а это — нет, и надо пробовать заново. Тогда мы чувствуем, что живем. Мы хотим всякий раз начинать заново, а не «доить тему». Да, прекрасно знаем, что у «Пути Меча-2» исходный тираж будет много выше любой новой, неожиданной книги — хотя бы потому, что сейчас время сериалов.
Не загоняйте нас дважды и трижды в одну и ту же реку.
Даже из самых лучших побуждений — не надо.
Вечное Вчера — не самое лучшее место для жизни.
ЧУМА НА ВАШУ МАГИЮ, ИЛИ КОД Г. А. ОЛДИ
Одним из главных качеств, отличающих настоящего писателя от простого литературного ремесленника, является его способность к самообновлению. Умение вовремя понять, что настал момент, когда необходимо что-то срочно менять, что-то перестраивать в своей творческой манере, искать новые темы, средства выражения, сюжетные коллизии. Иначе — застой, стагнация, неизбежный бег по кругу. Однако здесь таится и определенного рода опасность для автора, решившегося на экспериментаторство. Его попросту могут не понять и не принять читатели, привыкшие к определенного уровня текстам, поставляемым их любимцем. Видя на обложке знакомое имя, они вправе ожидать от книги чего-то такого, что кочует у этого писателя из романа в роман, из повести в повесть. А тут вдруг встречают нечто неожиданное и непонятное. Это заставляет насторожиться, но пока особо не тревожит. Со всяким, дескать, случается. И на старуху бывает проруха. Но затем попадается еще один такой же «непонятный» текст, подписанный славным и громким именем. И еще…
«Да что же это такое?! — восклицает раздосадованный Читатель. — Не иначе как выписался, иссяк наш достопочтенный!»
Примерно по такому сценарию развиваются последние несколько лет отношения харьковского дуэта писателей-фантастов Г. Л. Олди (Дмитрия Громова и Олега Ладыженского) с читательской аудиторией. Одна за другой выходят «странные» книги, которые плохо стыкуются с тем, что выходило из-под пера соавторов до этого. Началось все, пожалуй, с романа «Орден Святого Бестселлера». За ним последовали «Шутиха» и «Песни Петера Сьлядека». Три книги подряд, каждая из которых вызывала самую неоднозначную реакцию. Доходило до того, что один и тот же уважаемый критик написал на одну и ту же книгу целых три (!) рецензии, высказав три противоречащих друг другу мнения. Ну, уж если профессионалы впали в соблазн, то что тогда говорить о простых читателях? И понеслись по фэндому и Интернету суждения в том духе, что «исписались, почтеннейшие». Сказать стало нечего, так взялись изгаляться над несчастной публикой, меча бисер учености и плетя словеса так тяжко, что порой приходится по пять-шесть раз перечитывать одну и ту же фразу, чтобы дойти до смысла. И зачем все это? И для кого написано? Для высоколобых интеллектуалов?! А где тема, идея, захватывающий сюжет, экшн, фантастические миры и т. д. и т. п.?
И как резюме: «Верните нам старых, любимых и привычных Олди!!»
«Старых и любимых»? Интересно, что понятие «старые», или «ранние», применительно к творчеству Г. Л. Олди постоянно претерпевает коррективы. Временные границы то и дело сдвигаются. Если прежде под «ранними» Олди, безусловно, подразумевался период написания цикла «Бездна Голодных глаз», то впоследствии к этим произведениям потихоньку стали перекочевывать то «Путь Меча», то «Герой должен быть один», то «Черный Баламут». Затем «пограничным» произведением был объявлен роман «Рубеж», уже одним своим названием как бы намекавший на некий пройденный этап. Однако вслед за ним последовало еще несколько текстов, по своим художественным особенностям кое в чем совпадающих с теми, которые были созданы в «ранний» период. Так, «Одиссей, сын Лаэрта» явно перекликался с «Героем», а «Богадельня» — с рядом повестей из «Бездны». Да и тот же «Орден Святого Бестселлера», из-за которого столько копий сломано, несомненно, генетически связан с ранними сочинениями соавторов. А вот в плане «привычности» проблемы и впрямь имеются, хотя и здесь не без оговорок.