Счастья не бывает много
Шрифт:
– Односторонняя любовь может быть только к работе, – задумчиво произнёс отец и после паузы повторил: – Я знаю, что был нужен.
– Что ты можешь знать?! – едва удерживая рыдания, выпалила дочь.
Слёзы слетали огромными каплями, и она, вытирая их с глаз, со стола, беспомощно улыбаясь. Да, она слабая девочка, ребёнок своего отца. И не важно, что она собиралась быть сильной. Собираться – это ещё не быть!
– По детям вижу, – неопределённо ответил отец.
– У разных детей по-разному, – с тоской вырвалось у Инги из груди.
– По-разному-то
– Какой поездкой? – не поняла Инга.
– К нам. Ты же на разведку приехала?
– Наговорить хотелось, всего, что надумала за все эти годы.
– Чего же не наговорила?
– Повзрослела… что ли.
Инга не знала, что ещё сказать. За эти несколько дней, проведённых в семье отца, в её голове всё перевернулось. Она страдала от своей сиротливости до самого порога дома отца. Потом быстро втянулась в новый для неё ритм, казалось, чужой семьи. У неё даже появились сёстры и брат, о которых она мечтала, но спокойствия не наступило. Сейчас она жила с тяжестью в сердце за мать. Ей было жалко маму. Она ненавидела благополучного отца и также ненавидела мать. Она ненавидела той ненавистью любящей дочери, которая готова разорваться на две половинки ради счастья родителей, но…
– Как же теперь с этим жить? – Инга обхватила руки отца.
Григорий Михайлович не ответил, он чувствовал, дочери надо выговориться.
– Я всё равно немного счастлива, – прошептала дочь.
– Счастья не бывает много, – Григорий Михайлович задумчиво глядел в окно.
– Ты не оправдываешься и не спешишь доказывать обратное, – Инга положила голову отцу на руки.
– В чём оправдываться и что доказывать? – усмехнулся с горечью в голосе отец. – Идёт жизнь. Для нас всех она такая. У других – другая, – Григорий Михайлович выдержал паузу и неожиданно сказал: – Потом, это тебе надо доказывать…
– Мне? – раздражаясь, выпалила Инга и едва не наговорила в этот раз всё, что собиралась многие годы, но отец опередил:
– Да, милая! Мне не надо доказывать, что я отец. Это ты должна доказать, что ты дочь! – Григорий Михайлович тяжело вздохнул и закончил: – Достойная дочь.
Своими словами отец словно развязал узел, и весь бисер высыпался в траву. У Инги на душе неожиданно полегчало, и всё стало прозрачно. Для её понимания то, что сказал отец, было из ряда вон, но именно это расставило всё по полочкам. Определило её место, указало дорогу по жизни. Дочь уткнулась отцу в плечо и заплакала. Заплакала тихими слезами. Отец молча пил кофе и смотрел в окно, не мешая дочери разобраться в себе.
– Вчера у мамы был день рождения, – немного успокоившись, задумчиво произнесла она. – А я забыла.
– Поздравь сегодня, – равнодушно предложил отец.
– Я собиралась к нему вернуться, – дочери было тяжело, и Григорий Михайлович молчаливо участвовал в её настроении. – А ты помнишь, когда у мамы день рождения? – Инга изучающе посмотрела на отца.
– Помню,
– Врун, – возбуждённо выпалила дочь. – Если бы я не сказала, вспомнил бы ты! А как зовут её? – неожиданно вырвалось у Инги.
– Ну, да, – с возрастающей весёлостью подтвердил отец. – Помню.
Инга видела, как отца словно подменили, перед ней сидел уже не взрослый мужчина, отец семейства, а мальчишка-озорник, нашкодивший и теперь старающийся скрыть свою проказу. Она увидела во взгляде отца неправду, и от этого защемило в носу. Инге стало обидно за маму, она мгновенно возненавидела отца: «Неужели он и правда не помнит её дня рождения? Бедная мама. Как она могла любить такого человека? – зароились мысли у девушки в голове. – Он даже не помнит её имени!»
– Ладно, – дружелюбно заговорил отец. – Сдаюсь, не помню.
– Виктория Викторовна, – одними губами проговорила Инга и задумчиво добавила: – Ты называл её «Моя любимая Победка».
– Почему? – Григорий Михайлович не смог скрыть удивления, но тут же закивал головой. – Ах, да-да, Виктория, это же победа. Да, мог называть Победка. Да, Победку помню!
– Победку помню, – передразнила дочь отца. – Мне иногда кажется, она тебя до сих пор любит. – Инга укоризненно покачала головой.
От подступившей горечи и обиды за маму эмоции бурлили и перехлёстывали, но неожиданно, откуда-то из неизвестного, потайного уголка сознания выскочило: «И это мой папка?» Слово «папка» прозвучало как-то странно. Его наполнение взбудоражило девушку. Она ощутила его вкус и с интересом уставилась на отца, рассматривая каждую морщинку на лице, каждую черточку. Это простое слово «папка», смело все эмоции и запульсировало в висках: «папка», «мой папка», «папка», «мой папка». И на душе стало покойно и даже светло, и на окружающий мир она посмотрела смелее.
– А когда день рождения у Елены Николаевны, тоже не помнишь?
– Помню, – голос отца прозвучал уверенно. – Двадцать пятого сентября.
– А год? – Инга изучающе смотрела на его лицо.
– Пятьдесят девятый, – не моргнув, отчеканил он.
– Идём домой, – дочь заторопилась.
С прогулки возвращались быстро. Инга словно подгоняла, но и отец шёл широким шагом. Всю дорогу он смотрел на красивый затылок дочери и любовался. Несмотря ни на что он был счастлив. Все эти годы он ждал дочь, он знал – она приедет. Он так и говорил себе: «Если это моя дочь, она приедет, а нет, так на нет и суда нет».
– Елена Николаевна! – позвала Инга с порога.
– Вернулись? – хозяйка вышла им навстречу. – Ужин готовлю. Через полчаса будем кушать.
– Когда у вас день рождения?
– Четырнадцатого апреля сорок восьмого года, – мать догадалась, в чём смысл такого вопроса, и махнула рукой в сторону супруга. – Григорий Михайлович никогда не помнил, когда у меня день рождения.
– Перепутал, – отец смешно развёл руками. – Зато с годом почти угадал.
– Почти угадал, – дочь укоризненно покачала головой.