Сегодня и вчера
Шрифт:
— Это верно, Катя. К тому же муху не выгонишь, если она не хочет улететь… Может быть, и к лучшему это все… Никак, мать с Андреем едет?
Катя прислушалась и ринулась по дороге:
— Едет, едет. Надо ее предупредить.
Трофим пришел в себя, но головы не подымал. Чтобы не молчать, Дарья Степановна спросила:
— Сболтнул кто или сам дорогу сюда вынюхал?
— Женщина вчера козу искала. Из Дальней Шутемы. Встретил ее в конце леса. Она и принялась мне обо мне рассказывать… Кем только меня не обозвала!
— Значит, видел ее уже?
— Я вчера в ельничке лежал, а они, стало быть, ехали… Хороший парень этот Логинов. Ничего плохого не скажешь…
— А если и скажешь, так слушать будет некому.
Подкатил мотоциклет. Катя сидела на втором сиденье позади Андрея, а Надежда Трофимовна — в коляске.
— Здравствуй, мама, — поздоровалась она с Дарьей Степановной. — Не спряталась все-таки…
Трофим повернул голову, потом приподнялся. Да, это была его дочь. Это было его женственно облагороженное лицо. Надежда Трофимовна первая шагнула ему навстречу и сказала:
— Здравствуйте, Трофим Терентьевич…
И тот сказал:
— Здравствуйте… Не знаю, как и назвать вас.
— Называйте Надеждой Трофимовной. Так будет и мне лучше и вам понятнее.
— Это верно. В моем положении спорить не приходится. Очень приятная встреча, Надежда Трофимовна. Даже не нахожу слов…
— Да уж куда приятнее, — еле слышно откликнулась Дарья Степановна. Потом обратилась к внучке: — Зови, стальная игла, заморского гостя на выпас, чайку отпить. Не оставаться же ему тут, на развилке.
— Пожалуйста, Трофим Терентьевич! Бабушка разрешает мне пригласить вас к нам на выпас.
— Благодарствую, — Трофим откланялся.
Дарья Степановна, примерив, кому идти, кому ехать, сказала:
— Я, пожалуй, с Андреем поеду, а вы мистера Бахрушина пешочком проводите…
— Хорошо, мама, — согласилась Надежда Трофимовна.
И, дождавшись, когда усядется и уедет с Андреем Дарья Степановна, сказала Трофиму:
— Прошу составить компанию…
— Премного буду рад, — ответил Трофим и поплелся за внучкой и дочерью по узкой придорожной пешеходной тропе.
XXXVI
На сковороде в сметане жарились грибы. Маслята. Тут же, на летней плите, под навесом, закипала в чугуне похлебка из свежей баранины. Агафья доводила до дела крупных карасей, запекавшихся в картофеле. Катя и Андрей накрывали большой стол, вынесенный под разлапистую сосну. Надежда Трофимовна ушла с десятилетним сыном Борисом купаться в лесном озере, а Трофим поодаль складывал из кирпича-половняка доменную печь вместе с младшим сыном Надежды Сережей.
Агафья, молчавшая все это время, размышляя о встрече Трофима и Дарьи, наконец пришла к выводам и сказала:
— А оно у тебя хоть и твердое, как орех, а ядро в нем мягкое.
—
— Про сердце.
— Да нет, Агаша, — не согласилась Дарья, — маленько не так… Только что об этом теперь говорить, когда скорлупа расколота, а ядро годы съели!
— Это верно, — поддакнула Агафья и снова ушла в свои мысли, как и Дарья.
Донесся восторженный визг младшего внука. Это Трофим задул для Сережи доменную печь, заваленную сосновыми шишками.
Так могло быть, думалось Дарье Степановне. Старился бы он в тихой радости, окруженный внуками. Скрашивал бы, как и она, свои годы ребячьим весельем, отсвечивал бы их счастьем.
Четырехлетний Сережа, не зная всех сложностей появления в «бабушкином лесу» незнакомого человека, который, как оказалось, может строить настоящие доменные печи с дымом, привязался к нему. Мальчику не было известно, что он, будучи похожим на свою мать, походил и на толстого дядьку с трубкой, который сразу же захотел с ним играть в домны.
Десятилетний Борис, не похожий на мать, пошедший в другую породу, как решил про себя Трофим, смотрел исподлобья, видимо зная все. А маленький несмышленыш тянулся к Трофиму, не замечая, какие незнаемые чувства он пробуждает в этом человеке своей болтовней, своими пытливыми темными глазенками, заглядывающими в его глаза, и прикосновением своей ручки к его большой руке.
Да, это был внук. Настоящий, доподлинный внук. Ради него можно забыть все…
Сердце Трофима, не знавшее отцовства, не испытавшее счастливых забот о детях, широко раскрылось, и в него вошел Сережа в своих тупоносых башмачках, выпачканный глиной и сажей… Вошел, чтобы никогда не уходить отсюда.
Маленький Сережа — теперь самое большое, что есть и что останется на земле. Трофим теперь будет знать, где бы он ни был, что на свете есть внук. Те двое не в счет. Они узнали плохое о нем до того, как увидели его.
«Настоящая» доменная печь дымила на весь лес. Нужно было ее заваливать и заваливать шихтой. И эту «шихту» Сережа еле успевал собирать под соснами. Доменная печь требовала топлива. Сережа, желая позвать на помощь Трофима и не зная, как обратиться к нему, спросил:
— А как тебя зовут?
Трофима испугал этот вопрос. Ему не хотелось, чтобы и Сережа называл его Трофимом Терентьевичем. Но он не мог назваться дедом, боясь, что за это его разлучат с мальчиком.
— Зови меня, Сереженька, гренд па.
— Гренд па? — переспросил Сережа. — Такое имя?
— Да, так меня называют все знакомые ребята.
Сережа не стал далее спрашивать о новом для него слове «гренд па», означавшем по-русски «дед» или даже «дедушка», стал называть Трофима этим ласкающим его слух именем. А когда Дарья спросила: «Что это такое «гренд па»? — Трофим, тихо улыбаясь, ответил: