Семейная тайна
Шрифт:
Пруденс сбежала по ступенькам в пропахшую кофе теплую кухню. Стряпуха что-то проворчала в качестве приветствия и сунула ей чашку чая. Должно быть, это означало расположение, так как остальные наливали себе сами. Пруденс не знала, чем приглянулась этой старой брюзге — возможно, тем, что никогда не отказывалась помочь Сюзи. Стряпуха постоянно шипела на посудомойку, но про запас всегда держала кусочек пудинга с господского стола, который и подсовывала украдкой.
Пруденс благодарно улыбнулась и уже повязывала фартук, чтобы помочь Сюзи с посудой, когда звякнул колокольчик.
— Кто-то
Все автоматически взглянули на доску. Обычно в такую рань вызывали только личных слуг, то есть Гортензию, Пруденс и Каца, графского камердинера. Да еще конюхи вставали пораньше на случай, если кому-то из господ захочется прокатиться верхом до завтрака.
Эндрю кивнул в сторону Пруденс; его лицо просияло дружеской улыбкой.
— Боюсь, это по твою душу.
Сверившись с доской, она поняла, что звонила Ровена. Почему так рано? И зачем колокольчик? Хорошее настроение улетучилось — Ровена вызывала ее к себе.
Пруденс свернула фартук, отложила и взяла серебряный поднос. Стряпуха успела нагрузить его чайником, чашками и сливками, без которых Ровена не могла обойтись. Пруденс устремилась по лестнице тем же путем, каким только что пришла.
Ровена, все еще в ночном одеянии, возбужденно ходила по комнате и поджимала губы. Густые пряди длинных темных волос разметались по спине. Она вскинулась, едва Пруденс переступила порог.
— Съезди в город, у меня там дело.
Пруденс молча поставила поднос на маленький позолоченный столик возле кровати. Ей не понравился тон Ровены, та едва ли не требовала.
— Я принесла тебе чая, — лаконично сказала Пруденс.
— Боюсь, что я повела себя кое с кем непозволительно грубо. Тебе нужно срочно доставить записку. Может быть, уже поздно.
Пруденс в недоумении подняла брови. Она так и не услышала «пожалуйста». Сестры начали привыкать к новой жизни: Пруденс, как и дома, помогала им одеваться, убирала комнаты, но делала это, как ей казалось, для того, чтобы меньше времени проводить с другими слугами. Но сейчас Ровена опасно близко подошла к той грани, за которой Пруденс превращалась в настоящую камеристку.
Ровена проигнорировала чай и не потрудилась поблагодарить. Она протянула Пруденс конверт:
— Вот, возьми. Отвези в больницу и убедись, что это передадут Джонатону Уэллсу. Он еще наверняка там. Но если нет, то узнай, где он, а если уехал из города, раздобудь адрес, тогда я отправлю почтой.
Пруденс посмотрела на конверт:
— Ты хоть знаешь, который час?
— Да-да, еще рано. Пусть тебя отвезет кто-нибудь из слуг.
Пруденс нахмурилась. Гладкая кожа Ровены пожелтела, лицо осунулось, под глазами залегли темные круги. Если Виктория как будто окрепла в Саммерсете, то Ровена стала вялой и безразличной к делам сестры и Пруденс. Она много спала и, разговаривая с ней, почти на нее не смотрела. Что бы нынче ни стряслось, было ясно, что для Ровены крайне важно передать письмо. Пруденс давно не видела ее такой, а потому, вопреки обиде на хозяйское обращение, беспрекословно взяла конверт.
— Загляну
Ровена слабо улыбнулась и опустилась в кресло возле столика с подносом, как будто ноги ее уже не держали.
— Не откажусь. Спасибо, Пруденс. Я так устала. Мне кажется, что я могу проспать целую неделю.
Пруденс спрятала конверт в карман, вышла из комнаты и на цыпочках заглянула в спальню младшей сестры. Виктория, уже одетая, сидела с книгой.
— И что тебя подняло в такую рань? Одеться успела, — улыбнулась Пруденс.
— Сюзи мне помогла. Ты, случаем, чая не принесла?
— Сейчас попрошу Сюзи принести завтрак. Ровене нездоровится, и мне надо выполнить ее поручение.
— Что случилось с Ро? — вскочила Виктория.
Голос ее сорвался от тревоги. После внезапной кончины сэра Филипа Пруденс не могла ее не понять.
— По-моему, она просто устала.
И тоскует по отцу. Пруденс сочувствовала Ровене, несшей тяжкое бремя, но сердцем чуяла, что та изменила свое отношение к ней не только в силу усталости и горя. Под ложечкой заныло. Это ее не оправдывает.
— Я подниму ей настроение, — прикусив губу, сказала Виктория.
— Не сомневаюсь.
Когда она вышла, Пруденс споро заправила постель и поспешила в свою комнату за пальто и шляпкой, после чего вернулась в кухню.
Эндрю еще допивал чай и доедал завтрак.
— Не мог бы ты отвезти меня в город? — спросила Пруденс. — Ровена дала мне поручение.
— Мисс Ровена, — поправила от плиты Стряпуха.
— Мисс Ровена и мисс Виктория будут завтракать у себя. — Она повернулась к Сюзи. — Не будешь так добра приглядеть за ними, пока меня нет? Когда им понадобится переодеться, я, наверное, уже вернусь, но если нет — приготовь им ванны и спроси, не нужно ли чего еще, хорошо?
Какая-то горничная неодобрительно хмыкнула, но Сюзи, получив задание, сияла от радости.
У Пруденс сжалось сердце. Как печально, что даже такая мелочь может доставить кому-то столь большое удовольствие.
— Девочки не хотят ничего особенного? — спросила Стряпуха.
— Их устроит общий завтрак, — покачала головой Пруденс.
Эндрю надел шоферскую кепку, снял с крюка куртку, втиснулся в нее и на глазах превратился из лакея в водителя.
— Заведу автомобиль и встречу тебя у двери.
Через несколько минут Пруденс уже сидела в машине, а Эндрю укутывал ее колени накидкой.
— Зачем, это лишнее, — запротестовала она.
— Жаль, если такое красивое платье заляпает грязью.
Пруденс глянула на него, когда он стал выезжать. Молод — наверное, немногим старше Ровены; добрые зеленые глаза, мощный подбородок и ничем не примечательные каштановые волосы. Его привлекательность — а он был симпатичным — объяснялась добродушным характером и чувством юмора. Пруденс поняла, что ему удобнее оставаться в простой деревенской одежде, нежели в ярко-красной ливрее.