Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд смерти. Закат
Шрифт:
Капрас долил вина, утешать не поворачивался язык. Так они и сидели, глядя в полные стаканы и думая каждый о своем, потому и не обратили внимания на вопли в приемной, а потом стало поздно.
– Я трэбаю! – Вломившийся Пургат потрясал сжатыми кулаками. – Трэбаю испалнения! И уваженый!.. Просба гостя святэе просбы Саздатэля. Тваи люды мнэ не хатат дават! Мнэ…
– О чем он? – спросил Капрас, озирая закономерный итог неуместного милосердия. В Паоне казарон Пургат имел бы успех разве что в мистериях для плебеев, но в Кагете заложники и взятые на поруки считаются гостями. Конечно, можно запереть придурка в подвале, как раба или пленного,
– Крындж! – провопило над ухом, и лапа кагета вцепилась в рукоять сабли. – Кры… Пры… Хры…
Пургат требовал. Брызгал слюной, вопил, топал. Иначе он не умел и не желал. Его можно было прикончить, но не заткнуть. Палача крикун, правда, испугался, но страха хватило ровно на полчаса. Уразумев, что он передан гайифцам и отправится аж к императору, Пургат разбушевался, как сорок тысяч бешеных огурцов. Понимавший диспозицию Курподай полез с советами, вот тогда-то Капрас и сглупил…
– Ему нужны собачьи бои, – устало объяснил Ламброс.
– Чего? – не поверил своим ушам Капрас.
– Собачьи бои… Он держит бойцовых собак, их нужно доставить к нам. И добыть у крестьян собак, которые станут с ними драться…
– Я мужчина! – возвестил Пургат. – Я хачу видэт кров! Я хачу ставыт на своих псов и видэт, как они рвут нэ маих!
– Чушь. – Капрас увернулся от разлетающихся из казаронской пасти брызг. – Начинается война, крови на вас хватит.
– Пры… ндж… укк!
Пургат не понимал. Не собирался понимать, он алкал собачьих боев и уважения, ему было плевать на все войны мира, он был оскорблен, он был возмущен, он орал. Капрас сел и выпил. Ламброс тоже сел. Пургат схватил кувшин и поднес к пасти. Он шумно глотал чужое вино и обливался. По щетинистой шее с острым кадыком стекали багровые струйки, заливая оранжевые одежды, и так изрядно пятнистые. Выпивки в замке было залейся, и выпивки отменной, но маршалу стало жаль именно этого кувшина, только это была не жадность.
Казарон оторвался от горлышка и утерся. Рукавом.
– Я хачу видэт, как маи сабаки рвут глотка! Даже твая… И я буду эта видэт! Я – твой гост! Я хачу…
– Обойдетесь! – отрезал маршал. – А сейчас извольте выйти!
Разумеется, Пургат не вышел. Окончательно забыв гайи, он встал, широко расставив ноги и сжимая кувшин. Чужая речь как никогда прежде казалась скрежетом и лаем. Казарон то хватался за саблю, то потрясал кулаками. Дорогое сукно на локтях было засалено, в комнате все сильней пахло подгнившим луком. Это надоело, это смертельно надоело… Казарон топнул ногой и занес руку с кувшином, очевидно, для броска, но если Пургату хотелось орать, то Ламбросу хотелось действовать. Капитан, не дожидаясь броска, ухватил дебошира за руку, тот взвыл, выронил кувшин и попытался пнуть артиллериста в колено. Маршал заложил ногу за ногу и кликнул дежурных адъютантов. Гайифец и двое кагетов умело перехватили у Ламброса добычу и повлекли вон.
– Бацута! – с наслаждением крикнул Капрас вслед залитому вином казарону, и Ламброс даже не подумал перечить. Не любивший чего-то не понимать маршал сварливо поинтересовался причиной. Артиллерист вытер руки платком.
– Дело в том, – объяснил он, – что в данном случае, видимо, все так и есть: он – бацута, и его соотечественникам это очевидно. Вы же слышали.
Глава 9
Барсовы
400 год К.С. 10-й день Летних Ветров
1
Вечер выдался роскошный, и не досмотреть его до конца было пошлым мотовством вроде фонтана из кэналлийского, но куда денешься? Политическую попойку из-за того, что облака становятся весенними садами, не отложишь. Оставалось написать пару ронделей и отправиться изысканно буянить или сходить побуянить, а ронделями заняться на сон грядущий? Великие спьяну находят очаровательные образы, но Марсель после балов еще не творил – мешали то подвернувшаяся дама, то отсутствующие чернила.
– Рокэ, – окликнул виконт нюхавшего нависающие над пропастью розы регента, – в этих Кошачьих Вратах перо и чернила найдутся?
– Попроси Дьегаррона. – Опять он за свое: вот вам выход, только отстаньте… Не выйдет, сударь.
– А вдохновенье тоже у Дьегаррона? Мне, между прочим, скоро на войну! Конечно, не только мне, но поэт говорит лишь о себе, иначе он…
– Осколок зеркала, – охотно подсказал Алва, – очень возможно, что кривого.
– Вот! – обрадовался Марсель. – А должен быть ройей, бриллиантом чистейшей воды или хотя бы капелькой росы на лепестке вечерней розы… На каплю я не похож.
– Ты похож на своего батюшку. – Алва сорвал одну из упомянутых роз, винно-красную. – И на своего Готти. Ловить отсутствующий хвост, а в нужный момент показать зубы. Тактика, близкая к совершенству.
– По Готти я скучаю, хотя отсюда он видится Котиком. И по батюшке скучаю, но лучше о родителях скучать, чем мечтать о разлуке с ними.
Рокэ был сиротой и не оценил, ничего, оценит Елена. Марсель топнул на бестолкового жука и вспомнил, что регент Талига и его офицер для особых поручений уединились перед ужином, чтобы обсудить нечто срочное и тайное. Алва отлынивал, так что обсуждать пришлось Валме. Он поднатужился и приступил:
– Дьегаррон говорит, пришли новости о морисских налетах. Звучит скорей «стр-р-рашно», чем достоверно.
– Все побережье «павлинам» не прикрыть, – открыл истину Алва, – сил не хватит. Объединенный флот морисков в море может делать что хочет, но ключевые порты и крепости приличные люди защищают долго. Впрочем, в приличие высшего гайифского командования верится с трудом. Под ковром они еще что-то могут, но не на ковре.
– Под ковром тоже не смогли, – не согласился Валме и уподобился – сорвал цветочек. – Рокэ, мы ведь вляпались?
– Говоря по-адуански, да, – весело подтвердил Алва, и Марселю стало неуютно, будто перед абордажем. Окружающая красота неуют усугубляла, но деваться от нее было некуда – вблизи был Рокэ с розой, вдали – горы. С клубящимися облаками, сияющими вершинами и великий Бакра знает чем еще. В горах водились козлы и барсы, за горами лежали две Кагеты, дружественная и наоборот, а дальше шла Гайифа, где резвились объединенные мориски. Свои мориски хотели, чтобы чужие убрались за море, чужие собирались угнездиться, все вместе требовало сосредоточения, а под носом булькала скверна. Марсель немедленно вообразил прегрязный котел, в котором варился суп из Рожи. Пахло чем-то вроде несвежей капусты или гороха, вспухали и лопались здоровенные пузыри, над котлом склонялась Гарра и всячески пророчила, а вокруг топтались матерьялисты с тарелками лучшего фарфора. Ждали.